Хинди стал для Бартона седьмым языком, который он выучил за свою жизнь, после латинского, греческого, французского, итальянского, провансальского, испанского и бирманского. Позже ему удалось освоить еще и гуджарати, персидский, санскрит, маратхи, арабский, синдхи и пенджаби, и все это еще до того, как ему исполнилось двадцать четыре года. В 1848 году он сдал официальные экзамены на шести языках и подготовился к сдаче еще двух. Помимо перечисленных он выучил языки телугу, тода, сомалийский и суахили.
Считалось, что в общей сложности он говорил на двадцати девяти языках и одиннадцати диалектах.
«В те дни, – писал Бартон, имея в виду времена Ост-Индской компании, – у оказавшегося в Индии здравомыслящего человека было два пути: либо стрелять, либо изучать языки». Процесс изучения языков облегчался за счет того, что местные женщины становились для британских военных «временными женами». Их даже называли «ходячими словарями». Бартон не чурался и общения с туземными проститутками, это помогло ему выучить язык в Сомали. Он стремился превзойти другого британского военного, Кристофера Палмера Ригби, который считался самым выдающимся полиглотом в индийской армии.
Впрочем, никто и никогда не утверждал, что Бартон держал в активе все двадцать девять языков одновременно: он изучал их урывками, и когда ему довелось вернуться в Аравию после нескольких лет жизни в Англии, он вынужден был восстанавливать свое знание арабского. Наиболее вероятно, что он никогда не держал в активе более трех-пяти языков одновременно, что совсем немного для искателя приключений и весьма далеко от приписываемого ему умения говорить на двадцати девяти языках.