Давление политики на научные достижения

0
Тихонов Леонид Васильевич11/24/2019

Весной 1887 года отношения между Францией и Германией резко обострились. В апреле немцы схватили на границе и насильно увели на герман­скую территорию французского пограничного чиновника Шнебеле. В воздухе запахло военным конфликтом. Взрыв яростного национализма охватил буквально все круги французского общества. Группа видных музыкаль­ных деятелей из шовинистических соображений стремит­ся не допустить на парижскую сцену оперу немецкого композитора Р. Вагнера «Лоэнгрин». Военная тревога способствовала росту популярности генерала Буланже, прозванного «генерал Реванш». Спекулируя на ультра­патриотических настроениях, генерал рвется к власти. Францию охватила буланжистская лихорадка. В своих публичных выступлениях генерал любит повторять, что в будущей войне наступление — единственный вид бо­евых действий, отвечающий французскому духу. Нарас­тает опасность установления в стране военной диктату­ры. Пик «буланжизма» приходится на январь 1889 года, когда генерал на выборах в парламент одержал победу над выставленным против него республиканским канди­датом.

Не менее ярко выраженные шовинистические настро­ения царили в немецком обществе, охватывая все слои населения. Яд недоверия и подозрительности к предста­вителям других стран, прежде всего к французам, про­ник даже в научные круги Германии. Некоторые колле­ги Вейерштрасса по Берлинскому университету и по Прусской академии наук исподволь выражали свое недо­вольство и раздражение его широкими международными связями и особенно его дружественными отношениями с французскими математиками. Известный шведский астроном Г. Гильден с шутливой иронией обронил как- то замечание о «лиге взаимного восхищения», в которую включил Вейерштрасса, Эрмита, Миттаг-Леффлера, Пуанкаре и Ковалевскую. Его шутка получила хожде­ние в европейских научных кругах, но немецкие ученые порой вкладывали в нее далеко не тот доброжелательный смысл, который имел в виду автор.

Вейерштрасс отчетливо осознает неодобрительное от­ношение к себе со стороны некоторых коллег, и его это весьма тревожит. Осторожность и осмотрительность скво­зят в письмах немецкого математика к Ковалевской. Не раз предостерегает он свою ученицу от необдуман­ных шагов, могущих повлечь действительные и мнимые осложнения. Так, например, узнав о ее намерении по­лучить степень доктора наук в Париже, он предупреж­дает: «Как в Германии, так и в Швеции произошел бы страшный скандал, и даже хорошо к тебе относящиеся люди отвернулись бы от тебя».

Именно со стороны националистически настроенных кругов Германии последовали наиболее активные напад­ки на первую конкурсную тему, предложенную Вейерштрассом. Особенно усердствовал известный немецкий математик Леопольд Кронекер, бывший ученик Дирихле. Весьма неуживчивый и желчный человек, не более по­лутора метров ростом, доставлял порой немалые неприят­ности окружающим своими ядовитыми намеками и рез­кими личными выпадами. Его выступления и критиче­ские замечания в адрес жюри конкурса носили далеко не чисто научный характер. Международный конкурс, несомненно, воспринимался всеми как своеобразный матч-турнир между двумя крупнейшими, противостоя­щими друг другу математическими школами — немец­кой и французской. Не было никаких сомнений, что спор за премию короля Оскара сведется в основном к борьбе между математиками этих стран. Но из четырех предложенных тем по крайней мере по двум немецкие математики не могли рассчитывать на успех. Еще до конкурса Пуанкаре продемонстрировал свое неоспори­мое превосходство в исследованиях, близких к четвертой теме. А его блестящие работы по качественной и анали­тической теории дифференциальных уравнений почти не оставляли надежды любому из его возможных конкурен­тов и по первой теме. Поэтому первая и четвертая темы не устраивают Кронекера и некоторых его коллег. Фран­цузский математик, которого они еще совсем, недавно считали молодым и подающим надежды, незаметно вы­рос в такую грозную силу, завоевал такой международ­ный авторитет, что соперничать с ним в сфере его инте­ресов, которая с каждым годом неуклонно расширяется, считалось почти безнадежным делом.

Попытки возглавляемых Кронекером кругов отвести нежелательные им темы не увенчались успехом. «На «грязной» истории, в которой друг Кронекер сыграл такую нечестную, частью смешную, частью до­стойную презрения роль, я останавливаться не буду», — пишет Вейерштрасс в сентябре 1885 года Ковалевской. Необъективность и пристрастность этих поползновений не вызывают у него сомнений: «То, что указывает Кронекер против № 4, а в новом письме к Миттаг-Леффлеру также и против № 1, совершенно несправедливо и, по существу, компрометирует его». Когда же стали проса­чиваться слухи о намечаемом присуждении премии двум французским ученым, в месяцы, непосредственно пред­шествовавшие объявлению результата, националистиче­ские настроения немецких математиков выразились в открытой и резкой форме.

Вейерштрасс весьма болезненно воспринимал такой оборот событий. В эти дни он писал Миттаг-Леффлеру по поводу решения жюри: «Как оно было воспринято в известных кругах, можете себе представить. А теперь еще и широкая публика узнает, каких математиков ко­роль пригласил в жюри и каких не пригласил. Но я, щадя Вас, не касаюсь той трескотни, что поднимается». Патриарх немецких математиков недвусмысленно опа­сается той реакции своих соотечественников, которая по­следует, когда станет известно о его участии в работе жюри. После того как Миттаг-Леффлер в письменной форме известил Академию наук Франции о присужде­нии премии Пуанкаре и Аппелю и поздравил с победой французских ученых, Вейерштрасс сообщает ему: «Ваше письмо секретарю Парижской академии здесь многих обозлило и, удивительным образом, за все, с этим свя­занное, делают ответственным не Вас, а меня».

Не в этих ли общественных настроениях следует искать подлинную причину явно намеренной задержки Вейерштрассом своего отзыва? Впрочем, несправедливо было бы упрекать великого математика в малодушии. Требовалось действительно немалое мужество, чтобы устоять перед массированным нажимом со стороны огол­телых националистических кругов, перед которыми па­совал не один выдающийся ученый. Достаточно вспо­мнить прискорбный случай, происшедший в эти же годы с Робертом Кохом, прославленным немецким биологом.

Общественное мнение Германии не устраивала про­возглашенная в медицине «эра Пастера», раздражало об­щепризнанное первенство французского ученого на ми­ровой арене. И вот со стороны правящих кругов начи­нают оказывать прямое давление на Р. Коха, поскольку он единственный, как считают, может соперничать с Луи Пастером. Ему неоднократно намекают, что неплохо бы потрясти мир новым немецким открытием (не все же французам первенствовать в науке!), дают понять, что за почести и привилегии, которыми он пользуется, нуж­но расплачиваться. Бесцеремонный нажим на известно­го ученого приводит к тому, что в августе 1890 года (то есть на следующий год после присуждения премии ко­роля Оскара) Роберт Кох выступает на X Международ­ном конгрессе медиков в Берлине с сенсационным заяв­лением: им найдено средство лечения туберкулеза — ту­беркулин.

Сотни участников конгресса разнесли по всем стра­нам радостную весть о том, что человечество обрело на­конец лекарство от самой страшной болезни, уносившей столько жизней. На короткое время Берлин действитель­но стал «центром мировой медицины», новоявленной Меккой для всех жаждущих выздоровления. Мир поме­щался на Роберте Кохе и его туберкулине, и никого не насторожило то обстоятельство, что немецкий ученый не раскрыл тайну своего лекарства и держал в секрете свои опыты. Настолько велик был его авторитет в ученом ми­ре. Но после того как туберкулин ввели в действие, на­ступило внезапное и жестокое отрезвление. Со всех сто­рон стали поступать сообщения о смерти больных, лечив­шихся «жидкостью Коха». И ни одного достоверного случая выздоровления! Туберкулин провалился целиком и полностью. Эта катастрофа надломила Р. Коха и как человека и как ученого. Разыгравшиеся трагические со­бытия целиком можно отнести на счет больного нацио­нального самолюбия в ученой среде Германии. Можно понять, как нелегко приходилось Вейерштрассу в такой атмосфере, зараженной националистическим угаром.

А.А. Тяпкин, А.С. Шибанов. Пуанкаре. — 2-е изд. — М.: Мол. гвардия, 1982. – С. 182-186.
Следующая статья
Биографии
Хочешь оставить след в истории? Учись у Монтессори! 10 способов сохранить наследие
Почему даже самые выдающиеся педагогические идеи могут быть забыты спустя десятилетия? Почему успешные методики не всегда получают широкое распространение? Как убедиться, что ваш труд продолжат будущие поколения? Ответы на эти вопросы можно найти, изучив опыт Марии Монтессори — педагога, который не только разработал уникальную систему воспитания, но и создал механизм её сохранения и развития по всему миру. Эти вопросы особенно актуальны для женщин-новаторов, которые разрабатывают авторские методики, но сталкиваются с трудностями в их продвижении и институ...
Биографии
Хочешь оставить след в истории? Учись у Монтессори! 10 способов сохранить наследие
Биографии
Карл Поппер разрешает парадокс индукции Дэвида Юма
Биографии
По каким параметрам не стоит выбирать партнера: случай Элизабет Тейлор
Биографии
Как Ада Лавлейс обходила запрет женщинам печатать научные статьи
Биографии
Как стать актрисой? Жизнь как площадка для перевоплощений
Биографии
Как не потерять себя при встрече с именитым режиссером – опыт Одри Хепбёрн
Биографии
Лидия Гинзбург теряет интерес к профессии и сталкивается с кризисом
Биографии
Клара Бартон – основательница Американского Красного Креста
Биографии
Жанна Ланвин: как получить статус мастера в модной индустрии
Биографии
Стать ученой – как девочка выбирает непопулярное предназначение
Биографии
Сексистские комментарии в отношении женщин-учёных как норма в науке XX века
Биографии
Как ухудшается психическое состояние в горе – случай Натальи Бехтеревой
Биографии
Как женщины преодолевают барьеры в профессии – случай физика Лизы Мейтнер
Биографии
Что сподвигло Екатерину II к самообразованию
Биографии
Как отдыхать правильно – пример Элины Быстрицкой
Биографии
Творческое обольщение перерастает в творческий брак – случай Майи Плисецкой