ПОЧЕМУ МНЕ НЕ ВЕЗЕТ С ПОДРУГАМИ?
В 14 лет я была близка к мыслям о самоубийстве. Дома было плохо, во дворе и в школе держалась особняком — была замкнутой, необщительной и дикой. Ужасно страдала от одиночества, но не знала, как его преодолеть, а ко мне тоже никто не проявлял интереса — ни мальчики, ни девочки. Особым мученьем было ездить летом в пионерские лагеря. Там меня постоянно поднимали на смех, унижали - главным образом, из-за вызывающе нерусской внешности. Дома я об этом не рассказывала. Родители считали, что со мной все в порядке. Ребенок хорошо учится, проблем не создает - чего еще надо? Я не скрытничала — наоборот, обо всех неприятностях, о двойках, о драках рассказывала тут же. Но мне и в голову не приходило, что о моих тяжелых переживаниях и страхах можно кому-то рассказать. В этом отношении я была точной копией отца.
Но потом у меня появились подруги, целых две. Сначала — Марина Куйбышева. Ее семья была в дальнем родстве с В.В. Куйбышевым. Мы с Маринкой жили в одном дворе. Ее мама одна растила двоих дочерей, но поскольку она была профессором ВИНИТИ, то есть человеком обеспеченным, у нее все выходило очень складно. Марине все во дворе завидовали, безоговорочно признавали ее лидерство. Самая красивая, самая крутая, первая во всех играх — и одета лучше всех. Рядом с ней я казалась себе особенно нескладной, неловкой — никакой. И принарядиться хоть мало-мальски не было возможности. Мальчишки меня дружно игнорировали. Все это мешало нам по-настоящему сблизиться. Произошло это позже, когда Маринка вышла замуж, обзавелась хозяйством, родила ребенка — остепенилась, а я уже тоже была тогда замужем, и мне очень нравилось к ней забегать, обсуждать всякие бытовые, чисто женские дела. Она сама в них с удовольствием купалась и всей душой стремилась к тому, чтобы и у меня все наладилось. А в детстве мы принадлежали к очень уж различным весовым категориям. У нее — мальчики, крутизна, а у меня, кроме хорошей учебы — ничего хорошего. И это нас разъединяло. А соединяла, как потом я догадалась, главным образом Валентина Ивановна, Маринкина мама, царство ей небесное. Она меня очень любила, считала, что я хорошо влияю на ее чересчур резвую дочь, и тонко, как умеют умные матери, поощряла нашу дружбу.
Зато благодаря Марине я познакомилась с другой своей подругой, Олей Тереховой. Некрасивая такая девочка, очень крупная, похожая на парня, и тоже забитая своим одиночеством. На этом мы сошлись - как две беды. Мы с Олей писали друг другу письма. Жили на соседних улицах, виделись постоянно — и каждая ежедневно исписывала по 10-15 страниц, толстые такие получались конверты, обо всем, что в нас варилось и терзало. Когда встречались, мы никогда вслух этого не произносили, даже избегали упоминать о нашей переписке. Маму эти эпистолярные упражнения просто пугали, ей виделось в них что-то глубоко ненормальное. А все было очень просто - мы ведь не друг перед другом исповедовались, мы разговаривали с собой. Даже не появлялось такого чувства, что вот теперь, благодаря нашим отношениям, одиночество, слава Богу, прекратилось. Однако мы нашли способ его переживать.
А настоящей моей подругой, которая в самом деле помогла мне выстоять в этом подростковом кошмаре и от многого спасла, была моя мама. Только я этого, естественно, тогда не сознавала.
Особой гармонии между нами никогда не существовало. Полностью своим ребенком она меня не ощущала. Всегда говорила: ты отродье какое-то японское, я тебя не понимаю, Любочку понимаю, а тебя - нет. Моментами она меня обожала, но потом раздражение пересиливало. Ей постоянно казалось, что я все делаю не так, все в своей жизни строю неправильно, гублю и себя, и всех близких, от меня - одни неприятности. Только в самое последнее время она перестала со мной воевать, потому что я, несмотря на все свои приключения, являюсь главным кормильцем семьи и благодаря мне она ни в чем не нуждается, чего сейчас большинство пенсионеров сказать о себе не могут.
Но удивительная женщина моя мама! Критикуя меня постоянно, она никогда не пыталась подчинить меня себе. Она меня не воспитывала, не мешала совершать все эти непонятные ей, рискованные шаги. Спасибо ей за это огромное.
На пляже в Серебряном Бору, готовясь к каким-то экзаменам, я познакомилась с мужчиной, военным. Ему было 35 лет, а мне — 15. Красивый такой, седой, высокий. Несколько лет назад в адрес Государственной Думы он прислал мне письмо со своей фотографией.
Я была на пляже не одна, с девчонками. Этот человек подошел к нам, завел разговор, долго смешил нас, развлекал, угостил всех мороженым. А потом пригласил меня в ресторан. Какой ресторан? У меня даже туфель не было, я все лето бегала во вьетнамках. Но приглашение приняла. Вернулась домой, рассказала маме. Мама спросила, готова ли я к экзамену, и велела вернуться домой не позже 9-ти часов. Какая еще мать была бы на такое способна? Но интуиция подсказывала маме, что за меня можно не бояться.
Повел меня мой кавалер в большой красивый ресторан на Новом Арбате. Мне было и смешно, и страшно, и очень интересно. Следила за собой, чтобы ноги во вьетнамках все время держать под стулом. Стол был накрыт соблазнительно, но от впечатлений я ничего не могла есть. А под конец этот человек, годившийся мне в отцы, предложил выйти за него замуж. Все на свете он мне обеспечит: окончание школы, институт, диплом. В их семье, объяснил он, приняты такие браки. И отец, и дед его — все женились на пацанках, а потом выращивали их, выкармливали, как птенцов. Я сказала — нет, я вас не люблю, а без любви замуж выходить нельзя. Тут же обовсем рассказала маме. Она умела выслушивать, выспрашивать, ахать и переживать, как будто ей самой было 15 лет. Когда появились у меня мальчики — их было мало, все они были какие-то сдвинутые — она и тут знала в малейших подробностях, что у меня с ними происходит. И никогда не было с ее стороны такого тупого материнского надзора — нельзя, не смей, не разрешаю. Все было можно - даже возвращаться с какого-нибудь вечера на химфаке в два часа ночи. Поцарапаюсь уже заполночь в дверь: «Мы еще часик погуляем, хорошо?». И она меня отпускала.
Этим мама меня спасла. Рядом с такой ледяной глыбой, как мой отец, я наверняка превратилась бы в монстра, если бы мама не создала атмосферу мягкого, доброго, абсолютно бабьего общения. Только благодаря ей во мне есть и мягкость, и доброта, и семейственность, и способность «отвязываться» — веселиться напропалую, хохотать, влюбляться. Это все она, моя мама.
После первого курса, в 18 лет, мы с двумя подружками поехали на юг. Студенческие каникулы, два месяца полной свободы — что может быть прекраснее? Но вскоре мне стало совсем скучно. Ну, отдыхаем. Ну, загораем. А дальше-то что? Познакомились еще с одной компанией. Там был молодой человек — тоже с шилом в одном месте. Начал кричать: что мы тут сидим, тухнем, каждый день одно и то же, пошли, посмотрим по-настоящему — Крым, Кавказ. У него спросили, а деньги у тебя есть? Подружки мои заволновались: а ночевать где? Естественно, они отказались, купили билеты и поехали к родственникам в Гагру. А мы с этим парнем вдвоем отправились - куда глаза глядят. Где пешком, где на попутках. Вещи я с девчонками отправила, путешествовала налегке. ^Болтались мы долго, все посмотрели. На ночь как-то пристраивались, находили сердобольных хозяев или плясали до утра на дискотеках. Денег было в обрез, но мы перебивались. Никаких любовных отношений между нами даже близко не было — два товарища, пребывающих в полном упоении от всего происходящего, оттого, что сумели бросить вызов - непонятно даже чему: взрослым? Установленным порядкам? Государству? У нас даже стал вырабатываться план - не возвращаться назад, в свое стойло, а бродяжничать и дальше, покончить со всяческой зависимостью. Потом, конечно, я в положенный срок вернулась в Москву, и со всеми фантазиями в стиле хиппи было покончено. Но этот экспромт был для меня очень важен, я до сих пор вспоминаю о нем с большой теплотой.
Уже во взрослом состоянии жизнь свела меня с женщиной, имени которой я называть не буду. Она была старше меня, умнее, опытнее — я испытывала к ней то же самое, что фанаты эстрадных звезд к своим кумирам. Но это и вправду был редкостный человеческий экземпляр: энциклопедическая образованность, утонченность, безупречный вкус, при том, что женщина эта сама себя сделала. Я готова была слушать ее сутками, читала все, о чем она упоминала хотя бы мельком, копировала ее манеры. Сознательно, целенаправленно сделала ее своей подругой — сенсеем таким женским, вошла в ее круг, где все тоже были старше меня и казались необыкновенными людьми. Этот пир души продолжался целых 15 лет, но кончился печально. Я не могла бесконечно оставаться зеленой девушкой, которая смотрит в рот старшим, ловит каждое слово и которую так приятно опекать и наставлять на путь истинный. Попросту выросла из этих одежек. И оказалось, что это подрывает нашу дружбу. Мудрые учителя радуются, видя, что ученик поднялся с ними вровень — со своими мыслями, позициями, ценностями. Они считают это нормальным. А немудрые видят в этом предательство. И неизбежно наступает разрыв.
Таких глубоких, обязывающих отношений у меня не сложилось больше ни с кем. Связь поддерживается, мы встречаемся, чаще перезваниваемся, с удовольствием болтаем, если есть время. Но обычно я главным образом слушаю, изредка вставляя реплики, и очень мало говорю о себе. Да меня особо мои подруги и не расспрашивают. Почему так происходит? Нет с той стороны интереса ко мне, к моим делам? Или такова в принципе природа женской дружбы, ценность которой в том, чтобы всегда иметь жилетку, куда можно выплакаться, а взаимность заключается в чередовании этих ролей?
С годами я поняла, что дружба - вещь жестокая. Однажды у меня была встреча в очень интересном женском клубе. Когда обзванивали с приглашением гостей, одна женщина сказала, что не придет. «Хакамаде во всем везет, она красивая, известная, вышла замуж, родила второго ребенка, делает карьеру — я ее ненавижу!» Это замечательно искреннее и редкое высказывание, но вовсе не редкая позиция. Если хочешь доставить удовольствие — говори больше о своих неприятностях, благо их всегда куча. Так вернее.
С мужчинами мне проще. Я готова обсуждать с ними все на свете, радуюсь, когда могу помочь. Строго говоря, не дружба, скорее — приятельство. Наверное, дело все в том, что друзей не может быть много. И не нужно, чтобы их было много, дай Бог, чтобы был один! И мне необходимо, чтобы этим единственным другом — и подругой в одно и то же время — был мой муж.
Вот потому и получилось так, что я четвертый раз замужем.