Известно, что [Татьяна] Гнедич переводила «Дон Жуана» в тюрьме. Она начала перевод с тех песен, которые знала наизусть, и переведенные строфы запоминала (это «наизусть» так поразило воображение некоторых слышавших эту историю, что в литературе теперь можно встретить утверждения, что Гнедич всего «Дон Жуана» перевела по памяти), а затем получила книгу Байрона, англо-русский словарь Мюллера, бумагу и карандаш. По свидетельству E. Эткинда, перевод всего «Дон Жуана» был готов в 1948 г.
Гораздо менее известно, что после возвращения из лагеря в 1956 г. Гнедич несколько лет перерабатывала свой перевод, готовя его к публикации. Вот как об этом рассказывает Галина Сергеевна Усова:
Чтобы подготовить перевод [«Дон Жуана»] к публикации, требовалось еще порядком над ним поработать. В тюрьме Татьяна Григорьевна пользовалась, разумеется, лишь мюллеровским англо-русским словарем, а не толковым словарем Вебстера, как ошибочно предположил Е. Г. Эткинд в первоначальном варианте своего очерка о Гнедич в журнале «Русская виза». Разумеется, никто не стал бы доставлять в тюремную камеру такую библиографическую редкость. Слава Богу, что хоть Мюллера разрешили! И не было у Гнедич в камере ни энциклопедий, ни географических, ни исторических, ни каких-то других справочников, без которых невозможно перевести такое сложное и многоплановое произведение как «Дон Жуан». Предложили работу по уточнению текста известному профессору западной литературы А. А. Смирнову. Перевод в целом Александр Александрович оценил высоко, но отметил много ошибок и неточностей. Между тем, по причине преклонного возраста и плохого здоровья, въедливая редакторская работа была ему трудна. Он привлек к работе Нину Яковлевну [Дьяконову].
Почти три года Дьяконова и Гнедич вдвоем сидели над байроновским текстом, уточняя малейшие оnтенки английского смысла и сравнивая с ним русский перевод. Нина Яковлевна свежим глазом улавливала ошибки и неточности, Татьяна Григорьевна перерабатывала эти места, иной раз переписывая октавы почти заново.
В те дни, когда у Татьяны Григорьевны образовывались какие-то дела в городе, она старалась совмещать эти дела с поездками на Суворовский проспект, где жила Нина Яковлевна. Но чаще Нина Яковлевна приезжала к ней в Пушкин, и они работали там.
Примерно раз в месяц они вдвоем приезжали к А. А. Смирнову и показывали сделанные за это время куски. Почти всегда он делал еще дополнительные замечания, – и приходилось снова все исправлять и переписывать. [...]
Во время работы над «Дон Жуаном» Татьяна Григорьевна все время просила Нину Яковлевну сидеть с ней рядом - для вдохновения. Иной раз переводчица до того уставала, что переставала что-нибудь соображать, и спрашивала у Нины Яковлевны:
– Ну объясните же мне как следует в прозе, что тут сказано? Что вы в этой октаве от меня хотите?
Нина Яковлевна терпеливо объясняла – и тут же, на месте, Татьяна Григорьевна выдавала превосходную октаву, где выражалось и помещалось именно то, что требовалось, и при том чрезвычайно тонко и изящно.
E. Витковский напрасно и совершенно необоснованно написал в сборнике «Строфы века-2», что «Когда рукопись перевода Гнедич в середине пятидесятых годов попала на издательские столы, ее на все голоса расхваливали и противопоставляли прежним неудачным переводам», желая доказать, что Татьяну Григорьевну перехвалили. О нет, до того, как попасть «В издательские столы», эта многострадальная рукопись легла (причем неисчислимое количество раз!) на столы операционные.
Хвалили? Да, конечно, хвалили. Противопоставляли? Естественно, потому что такого талантливого перевода еще не существовало никогда, а талант был виден при всех ошибках и неточностях.
По словам Нины Яковлевны, когда они обе утомлялись от напряженной работы, Татьяна Григорьевна предлагала развлечение:
– А посмотрим-ка это место у Шенгели!
[Г. А. Шенгели – поэт и переводчик. В 1940-х так же занимался переводом «Дон-Жуана» – пирм. LIVREZON.]
Находили нужное место, прочитывали — и веселились от души. Иной раз, правда, как вспоминала тогда же Нина Яковлевна, Шенгели помогал правильно понять смысл октавы [2003, с. 52-54].