Хлеб, поджаренный на жиру, нужно было есть с помощью ножа и вилки – тогда это получалось блюдо. Воспоминания из блокадного Ленинграда
…Таково было сложное соотношение между элементами еды – нормированными, добычными, приобретаемыми по вольным ценам. Все это нужно было соотнести и скомбинировать, и это требовало рационализаторской работы, увлекавшей людей, и опять-таки давало возможность для самоутверждения. Составные элементы нужно было расставить по местам.
Завтрак, например, в основном опирался на хлеб, которого с утра бывало больше всего. Если в данный день была какая-нибудь выдача, если дома имелся жир – это прибавлялось. Но на худой конец имелась гарантия в виде хлеба с чаем. В дни, когда было много талонов, обед мог обходиться без хлеба и без особых добавлений, но для этого непременно требовалось распределить день так, чтобы попасть во вторую столовую, где можно было взять еще две каши. Если талоны были на исходе, то уменьшенный обед приходилось брать домой и, скажем, прибавлять к каше зелень – для этого требовалась сходить на рынок, где ботва была относительно доступна. Сложнее всего обстояло с ужином. До вечера хлеб не дотягивался, и приходилось изыскивать хлебозаменители. Поэтому если была возможность приобрести крупу или муку (по спекулятивной цене), то это резервировалось именно на вечер.
В конце месяца не хватало талонов, но зато были частые выдачи. В начале месяца, до 5-го числа, не было выдач, но зато получались новые карточки, и следовало напирать на вторую столовую. В дни мясных выдач можно было сэкономить крупяные талоны и т.д. Так приходилось комбинировать еду разных категорий, денежные возможности, распределение дня. Удачная комбинация давала победоносное чувство. Рационализаторскими комбинациями в высшей степени увлекались люди умственной деятельности, переносившие в эту область преимущественного интереса свой пустующий умственный аппарат.
И.М. – сверхинтеллектуальный человек, стопроцентный ученый, принципиально не умевший налить себе стакан чаю, – теперь часами занимался распределением и рассчитыванием талонов. Он вкладывал в это дело свой блестящий логический ум. Вообще в этот период рационализаторами вопросов еды оказались вовсе не домохозяйки, а самые далекие от хозяйства люди, особенно мужчины. Они были свободны от рутины, от старых навыков, совершенно непригодных для сложившегося положения вещей; они смело привносили методы, выработанные на ином опыте.
По тем же причинам люди этого рода оказались сильнее всего в деле приготовления пищи. Мания кулинарии овладела именно теми людьми, которые принципиально не умели налить себе стакан чаю. Они занимались стряпней по разным причинам – по необходимости, – заменяя и обслуживая своих близких (тетка, например, все меньше и меньше могла работать), потому что они боялись доверить другому это жизненно важное дело; главным образом потому, что это доставляло им наслаждение, потому что погружение в стихию еды выключало из трудной жизни, доставляло временное забвение бедствий и забот. Наконец, это была потребность активного участия в том, что являлось средоточием жизненного интереса. Мне пришлось видеть – еще в очень тяжелую пору, – как мальчик лет 17-ти (возраст наибольшего презрения ко всем бабьим делам), нахмуренный, с закушенной губой сидел у печурки и пек овсяные лепешки. Тут же вертелась его старшая сестра, которая несомненно сделала бы все это гораздо лучше, но он не подпускал ее и грубо отталкивал от печки.
Людьми овладела мания кулинарии, и чем скуднее был материал, тем больше это походило на манию. Существовала тенденция всякий продукт превращать во что-то другое. Мы делали из хлеба кашу и из каши хлеб (пшенники из смеси пшенной каши с мукой или с тем же хлебом); из зелени делали лепешки, из селедки котлеты, из сырых котлет, разминая их с лапшой, – какой-то паштет. Это превращало элементарный материал в блюдо (из одного хлеба делался суп, каша, лепешки, запеканки и т.д.), это было обогащением, обрастанием еды, увеличением ее объемности, растягиванием процесса. Люди мотивировали свои кулинарные затеи тем, что так сытнее или вкуснее, но в сущности основное тут было наслаждение от возни, от растягивания и расширения объемности.
Странное дело, то голодное нетерпение, которое гнало человека домой, вынуждало его, не снимая пальто и калош, бросаться растапливать печку, – это нетерпение утихало именно в тот момент, когда черновые приготовления были закончены и начиналась самая возня с материалом пищи. В эти моменты человек меньше чем когда бы то ни было думал о том, что он голоден, собственно меньше всего думал о еде. Настолько он был поглощен интересом к совершаемому действию.
Эти интеллектуальные кулинары, при всем своем благоприобретенном искусстве, портили свою стряпню именно в силу этого интереса и непрерывной потребности действовать. Они не могли заставить себя оставить готовящееся блюдо в покое. Они без всякой надобности приподнимали крышку, помешивали ложкой, пробовали (это было особое наслаждение и законная мотивировка предвосхищения еды), слишком часто поворачивали поджаривающиеся лепешки. В этой возне, в этом перенесении ценности с конечной цели на промежуточные и подготовительные процессы была специфическая эротика еды, заместившая в обиходе дистрофического человека настоящую эротику. К самим материалам еды, независимо от вкусовых ощущений, появилось эстетическое и чувственное отношение. На передний план выдвинулись осязательные ощущения. Так переживалась пушистая пшенная каша. Или прекрасного бронзового цвета жидкое ржаное тесто, приготовленное для клецок или оладий. Сладостно было растирать ложкой эту плотную, гладкую, вязкую массу, которую хотелось съесть как шоколадный крем. Были блюда для приготовления скучные и интересные. Суп, например, был очень скучен. Он томительно долго, нудно закипал, и с ним, собственно, ничего больше не происходило. Интересно же было готовить все, что допускало внутреннее соучастие в наглядно совершающихся процессах. Каша росла, набухала (чудесно, что ее становилось больше), потом начинала посапывать и дышать под вьющимся над ней тонким паром. Клецки падали с ложки маленькими комками в холодную воду и в ней оживали, росли, делали пируэты - это уже почти походило на фокус. Лепешки могли безобразно рассыпаться, и могли сразу приобрести нужную форму и обрастать постепенно хрустящей коркой.
Это была эротика – культура самоценных процессов, отрывающихся от конечного акта насыщения.
Стихия еды владела человеческим днем, направляла его ход и располагала его вокруг трех этапов – завтрак, обед и ужин. Это были три средоточия, три центростремительные жизненные точки. Каждый из них имел свой характер, свои особые психологические качества. [...]
Хлебная травма, хлебный голод, гораздо глубже проникший в сознание, чем всякий другой голод, – характернейшее явление этой поры.
Если человек не съедал свой хлеб по пути из булочной домой, то дома он с ним любовно возился. Он развешивал его для членов семьи, нарезал красивыми ломтиками. Он извлекал из него все вкусовые возможности. Хлеб можно было поджаривать, подсушивать, обмакивать в холодное постное масло с горчицей и перцем, обмакивать в разогретое масло. Иногда к завтраку Oттep устраивал три разновидности хлеба – хлеб, поджаренный на жиру. Его нужно было не хватать руками со сковородки, а есть при помощи ножа и вилки – тогда это получалось блюдо. К чаю же было хорошо подсушивать толсто (непременно толсто) отрезанные корки, которые подсыхали снаружи, а внутри сохраняли свежесть. Особенно упоительно это было с маслом; масло закладывалось ножом во внутрь такого куска; тогда получался пирожок. Наконец, до всего и после всего прекрасно было съесть просто ломтик свежего хлеба с его особой чистотой вкуса и сытностью.
Источник: Л. Я. Гинзбург. Проходящие характеры. Проза военных лет. Записки блокадного человека. – М.: Новое издательство, 2011. – С. 252-255.
Редакция будет рада вашим примерам по теме.
Присылайте материалы на info@livrezon.ru, и мы опубликуем их в нашей Базе знаний.
ЧТО ТАКОЕ БАЗА ЗНАНИЙ?
Концентрированная книга издательства LIVREZON складывается из сотен и тысяч проанализированных источников литературы и масс-медиа. Авторы скрупулёзно изучают книги, статьи, видео, интервью и делятся полезными материалами, формируя коллективную Базу знаний.
Пример – это фактурная единица информации: небанальное воспроизводимое преобразование, которое используется в исследовании. Увы, найти его непросто. С 2017 года наш Клуб авторов собрал более 80 тысяч примеров. Часть из них мы ежедневно публикуем здесь.
Каждый фрагмент Базы знаний относится к одной или нескольким категориям и обладает точной ссылкой на первоисточник. Продолжите читать материалы по теме или найдите книгу, чтобы изучить её самостоятельно.
📎 База знаний издательства LIVREZON – только полезные материалы.