Женщины в Древнем Риме: распорядок дня римской матроны

0
Матущенко Виктория Владимировна2/26/2020

Матрона, как и ее муж, спала в нижнем белье: набедрен­ной повязке (subligare), нагрудной повязке или лифчи­ке, рубашке. Вместе со всем городом она поднималась на рассвете, чтобы не терять светлого времени — к то­му же при шуме на улице и в самом доме, где его подни­мали убиравшиеся и выпекавшие хлеб рабы, спать бы­ло очень трудно. Но в богатых домах хозяйка все реже и реже сама наблюдала за этими работами, а только от­давала распоряжения — как в Риме, так и в деревне.

Дама быстро съедала легкий завтрак и до послеполу­денной бани в термах или собственной купальне (lava- tio) занималась продолжительным туалетом, пользуясь горшочками (matella) и зеркалами (specula). Она чис­тила зубы, чтобы сделать их белыми и крепкими, а так­же освежить дыхание — собственно, натирала их раз­личными, подчас агрессивными веществами; делать это на людях не рекомендовалось. Если не было друго­го выхода, она вставляла искусственную челюсть, как Лекания, над которой смеялся Марциал: ведь над стару­хой с желтыми шатающимися зубами смеялись все. Зубной боли боялись и мужчины, и женщины; для борьбы с ней было множество средств. В некоторые из них входила белая или черная белена; содержащиеся в ней алкалоиды — гиоскамин и гиосцин — действитель­но обладали анальгетическими свойствами. Жевали корни белены, вымоченные в уксусе, полоскали рот теплым настоем ее побегов, вдыхали дым от обжарен­ных зерен, поливали больной зуб теплым соком, клали в рот мешочек с корнями или семенами и т. п.

Прическа — целое дело. Ее нельзя было сделать без помощницы (ornatrix) — парикмахерши, выросшей в семействе или обученной у мастера (apud magistrum), живущей в доме как рабыня или приходящей из цирюльни. Прическа должна следовать моде, а моды сменялись очень быстро. Часто прически были чрез­вычайно сложными, требовали больших усилий и по­рождали между красавицей и ее мучительницей осо­бые садомазохистские отношения — поживу для сати­рических поэтов. У Марциала Лалага, недовольная тем, как уложены ее кудри, убивает девочку-цирюльницу.

Иногда женщина желала окрасить волосы: кому-то могла прийти в голову безумная мысль перекрасить се­бя в британку, но бельгийский, батавский и герман­ский цвет волос (светлый, более или менее рыжева­тый) был позором для римлянки: она могла от этого заболеть, как Цинция. Гален, когда к нему обращались в таких случаях, бывал весьма недоволен, потому что многие краски были по-настоящему вредны, и к тому же это было, собственно, не дело врача. Но он уступал, если клиентка убеждала его, что хочет высветлить во­лосы ради престижа супруга, помогая ему продвигать­ся по службе. Чаще же всего волосы просто завивали щипцами, причем нередко пережигали.

Настоящие волосы мог заменять или дополнять па­рик, часто из натуральных волос. Накладные волосы крепили булавками, иногда очень искусными, как, на­пример, хранящаяся в Коммунальном музее древнос­тей в Риме с головкой в виде женщины с изысканной прической. Иногда ornatrix, одна или вместе с масса­жисткой (unctrix), дома или в цирюльне делала даме эпиляцию, массаж, уход за кожей и макияж.

Приличный внешний вид был гражданским долгом как для мужчин, так и для женщин, но означало это не одно и то же. Мужчина должен был умываться, соблю­дать чистоту, причесываться, стричь или брить, смотря по моде времени, бороду и не пахнуть дурно; он носил одежду, указывавшую на его положение и возраст. Жен­щине этого было мало: она хотела быть красивой и об­ворожительной. Поэтому ей нужны были косметичес­кие средства — «медикаменты для лица» (medicamina faciei), как их называет Овидий в своей эротической поэме.

Прежде всего она накладывала маску из хлебного мякиша, помады, яиц, потом умывалась чистой водой. Затем она делала лицо белым и розовым — белым, как молоко, как лилия, как цвет боярышника, как лебедь, как снег, как слоновая кость или серебро, но никак не бледным — бледность указывала на болезнь и прежде  всего болезнь от любви; розовым, как цветок шипов­ника, но не кирпичным или алым — это считалось му­жиковатым. Если подобные прелести не были даны женщине от природы, их должна была создать цирюльница при помощи роскошных или относительно дешевых баночек и скляночек, купленных матроной или подаренных ее поклонниками. Еще на заре рим­ской истории, в VI в. до н. э., друг подарил некоей кра­савице сосуд для румян с тремя чашечками, на котором прежде обжига выцарапал любовную надпись из трех строчек (CIL, I2, 4). Основой всему служили свинцовые белила, но кроме того применяли мел, толченый рог, белые бычьи бабки, костный мозг животных, нарцис­совые луковицы, ячмень, пемзу для зубов, румяна и губ­ную помаду (их называли fucus, purpurisium или mini­um), тушь для глаз. После бани приходилось начинать все заново, тщательно следя при этом, чтобы мужские глаза не увидели неаппетитных приготовлений, когда винный осадок смешивают с овечьим жиром или козь­им костным мозгом.

Ценились духи — экзотические и местного приго­товления, особенно из Кампании. В Геркулесовом саду в Помпеях цветы для венков и для парфюмерии раз­водили на продажу на хорошо политых клумбах, разде­ленных канавками с водой. Под пеплом сохранились пыльца, остатки корней, глиняные горшки с четырьмя отверстиями для молодых ростков, садовые инстру­менты, амфоры и бочки, осколки стеклянных флакон­чиков для духов и черепки глиняных баночек для кре­мов. В саду росли большая тенистая олива, лимоны, вишни, папоротники, дикий виноград, а из цветов — анютины глазки, розы, туберозы, жимолость, лилии, крокусы, ирисы, нарциссы, гвоздики и другие. Садов­ник вовсе не давал цветов в кредит или давал до завтра; он так и выложил мозаикой на пороге дома: eras credo.

Оставалось одеться и надеть украшения. За гардероб отвечала особая горничная — vestiplica или vestipica. Поверх ночной рубашки матрона надевала длинное верхнее платье (столу), обычно с расшитым подолом; ее подвязывали поясом. Это была не просто одежда, а знак общественного положения — эквивалент муж­ской тоги. Быть одетой дома, как девица в Субуре, считалось очень дурным тоном. Если же матроне надо было выйти из дома, она накидывала еще шаль или плащ Эти одежды были яркими, делались из дорогих тканей, очень тонкого сукна, шелка, полотна, в том числе муслина-паутинки, как вуаль из Тарента. Красили их особые мастера, и работа красильщиков (tinctores) считалась такой тонкой, что они носили разные назва­ния в зависимости от специализации — тканей, с кото­рыми работали, и цветов, в которые умели красить. Крокотарии красили ткань в шафранно-желтый цвет, фламмарии — в огненно-красный, пурпурарии — в пурпурный, виоларии — в фиолетовый. Часто эти осле­пительные ткани расшивались блестящими вышивка­ми. При этом, поскольку совершенных фигур не быва­ет, надо было уметь скрыть свои недостатки. Овидий весело разоблачает эти уловки, которые ему открывали богатый опыт и зоркий глаз.

Несмотря на законы против роскоши, многократно принимавшиеся, начиная с 215 г. до н. э. (закон Оппия), и тщетно пытавшиеся ограничить расходы, чем богаче была женщина, тем больше на ней было украшений: диадемы, ожерелья, часто с подвесками, медальоны, браслеты, кольца, разнообразные украшения на ногах. Украшения из золота, серебра, бронзы, драгоценных камней, бисера, жемчуга (надзор за жемчугом иногда поручался специальной служанке)... Теперь остава­лось только, чтобы на женщину посмотрели, но преж­де всего — ей самой надлежало посмотреть на себя.

И действительно, каков бы ни был социальный ста­тус женщины: простолюдинка, проститутка, матрона, — одним из символов женственности было зеркало. При раскопках их найдено очень много…(…)

Небольшие приятные дарования женщине шли, но в меру: порядочной даме не подобало слишком хорошо танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах. Если она занималась поэзией, то исключительно для приятного времяпровождения; Саллюстию не нрави­лось, когда одна дама «играла на кифаре и плясала изящнее, чем подобает приличной женщине», другие осуждали песенки, какие поют в Египте на берегах Ни­ла (carmina nilotica), а Стаций одобрял свою падчерицу, которая плясала, играла на лире и пела — но только его стихи. Она не нашла себе мужа; возможно, ей попада­лись только такие семьи, где все еще полагали, что подобные способности не следует поощрять: они ведут либо к профессионализму синего чулка, либо к поло­вой распущенности: так можно спутать матрону, жен­щину легкого поведения, проститутку и профессио­нальную артистку. […]

Когда же она шла пешком, то без коле­баний надевала обувь на очень высоких подошвах, ес­ли находила свой рост слишком маленьким: красавицы и поэты были согласны, что «заёмная красота» (cultu mercato) лучше никакой. Без головного убора не хо­дили — надевали, больше для красоты, чем по необхо­димости, платок или сетку для волос. Больше пользы было от салфетки (тарра), которой в Городе, чрезвы­чайно загрязненном (хотя понятия «загрязнение сре­ды» тогда не было), вытирали пот и пыль. С помощью веера женщина спасалась от духоты, а главное — про­гоняла мух и прочих насекомых. Постоянная служанка или ухажер несли над ней зонтик Сенека Старший был убежден, что поведение на улице указывает на образ жизни вообще, но сколько он ни советовал матронам ходить с опущенными глазами, чтобы лучше показать­ся невежливой по отношению к тому, кто с ней поздо­ровается, чем бесстыдной, его мало кто слушал. […]

На зрелища женщины иногда ходили потому, что им действительно хотелось на них посмотреть, но ча­ще затем, чтобы ею самой полюбовались, а то, пожалуй, и «подцепили». Бывало, что туда влекла бурная страсть к какому-нибудь вознице, атлету или паяцу. Овидий, ко­торый больше любил возбуждение от любовного пре­следования, хорошо понимал, что движет женщиной: «других посмотреть и себя показать»357. Он очень реко­мендует волокитам театральные трибуны: там может приключиться минутное развлечение, мимолетная по­беда, а может родиться длительная связь. Цирк удобен тем, что там все сидят вперемежку, но он вульгарнее.

У некоторых женщин флирт с актерами и тому по­добными людьми заходил очень далеко. У Домиции Лонгины, жены Домициана, был роман с мимом по имени Парис. Это был очень распространенный сце­нический псевдоним, не позволяющий точно устано­вить, о ком идет речь.

­

Д. Гуревич, М.-Т. Рапсат-Шарлье. Женщины в Древнем Риме. — М.: Молодая гвардия, 2006. — С. 136-139. 142-143. 144-145.
Следующая статья
Гуманитарные науки
Бертран Рассел о том, как бороться с проституцией
He всегда эта профессия была презренной, и те, кто ею занимался, были париями. Вначале эта профессия имела почетный статус, потому что первоначально те, кого мы называем проститутками, были жрицами при храме бога или богини и, отдаваясь незнакомцам, тем самым служили божеству. Храмовая жрица была уважаемым членом общества, и мужчины считали за честь иметь половой акт с нею. У отцов церкви мы находим множество страниц, заполненных бранными словами в адрес храмовой проституции, в которой они видели воплощение языческой похоти, связанной непосредственно с самим Сатаной. Когда языческие храмы закр...
Гуманитарные науки
Бертран Рассел о том, как бороться с проституцией
Гуманитарные науки
Устройство Спарты: гражданином стать может (не) каждый
Гуманитарные науки
Две формы религиозного служения по Максу Веберу
Гуманитарные науки
Удовольствие заразно, или как на нас влияет чужое мнение
Гуманитарные науки
Бертран Рассел о том, кто такой цивилизованный человек
Гуманитарные науки
Фундаментальный конфликт благоразумия и страсти по Бертрану Расселу
Гуманитарные науки
Ложная самоуверенность может роковым образом ввести в заблуждение
Гуманитарные науки
Если факты не доказаны, а лишь принимаются за истинные
Гуманитарные науки
Безумие толпы, или как люди поддаются деструктивному влиянию групп
Гуманитарные науки
Иммануил Кант о моде, тщеславии и законах подражания
Гуманитарные науки
Как знаки заменяют слова и определения: размышления Лейбница
Гуманитарные науки
О (под-)человеческой справедливость по Герберту Спенсеру
Гуманитарные науки
Что такое умозаключению по Джону Стюарту Миллю
Гуманитарные науки
Бертран Расселл развенчивает миф о Спарте
Гуманитарные науки
Фрэнсис Бэкон о том, как человек ищет объяснения фактам, чтобы успокоиться
Гуманитарные науки
Механизмы развития нормальной науки по Томасу Куну