VI. О ВЕЛИЧИНЕ
Формы больших размеров, даже неприятные по своим очертаниям, в силу своей величины все же привлекают к себе ваше внимание и вызывают наше восхищение.
Огромные бесформенные скалы таят в себе устрашающую прелесть, а обширный океан внушает трепет своей необъятностью. Но когда глазу предстают красивые формы огромных размеров, то наше сознание испытывает удовольствие и страх переходит в чувство благоговения.
Как торжественны и красивы рощи высоких деревьев, большие церкви и дворцы! Разве даже одинокий старый разросшийся дуб не вызывает в нас почтительного чувства? Виндзорский замок может служить благородным примером воздействия величины. Огромпые размеры его отдельных частей как на расстоянии, так и вблизи поражают глаз своим необыкновенным величием. Величина в соединении с простотой делают его одним из прекраснейших зданий в нашем королевстве, хотя он и лишен правильности какого-либо одного архитектурного стиля.
Фасад старого Лувра в Париже также замечателен своими размерами. Старый Лувр считается лучшим образцом здания во Франции, хотя там есть много равноценных ему зданий, а быть может, и превосходящих его во всех отношениях, за исключением величины.
Кто не испытывает удовольствия, рисуя в своем воображении здания, которые украшали некогда Нижний Египет, представляя их себе неразрушенными и декорированными гигантскими статуями?
Слоны и киты нравятся нам своим неуклюжим величием; даже рослые люди уже одним своим видом вызывают к себе уважение. Больше того, большой рост человека составляет качество, часто возмещающее недостатки в его телосложении.
Одеяния государственных деятелей всегда делаются широкими и свободными, потому что придают величие их внешности, приличествующее людям, занимающим самые высокие посты. Мантии судей отличаются достоинством, внушающим к себе глубокое уважение, что достигается огромным количеством затраченной на них материи. Когда приподымают шлейф мантии, получается красивая изогнутая линия, протягивающаяся от плеч судьи к рукам несущего шлейф. А когда этот шлейф слегка отбрасывают в сторону, оп обычно ниспадает, образуя большое количество разнообразных складок, которые опять- таки радуют глаз и привлекают его внимание.
Величественность восточных одежд, далеко превосходящая европейскую, зависит в такой же мере от количества ткани, как и от ее ценности.
Одним словом, размеры придают изящному величие. Однако следует избегать преувеличения, иначе размеры станут громоздкими, тяжелыми либо сметными.
Широкий массивный парик, напоминающий львиную гриву, заключает в себе нечто благородное и придает выражению лица не только достоинство, но и проницательность (рис. 16 табл. 1). Однако если этот парик будет чрезмерно велик, то он превратится в карикатурный; если же его наденет себе на голову не подходящий для этого человек, он опять-таки будет вызывать смех.
Неуместные и несовместимые излишества всегда вызывают смех; особенно когда форма этих излишеств не отличается изяществом, то есть когда они однообразны по своим очертаниям. [...]
Все-таки привычка и мода с течением времени примиряют глаз почти со всеми нелепостями, либо он просто перестает замечать их.
То же самое соединение противоположных понятий заставляет нас смеяться над совой и ослом, потому что при своей нелепой внешности они кажутся важно размышляющими, как если бы они имели человеческий разум.
Обезьяна, которая своей фигурой и большинством движений так странно напоминает человека, тоже очень смешна и становится еще смешнее, когда на нее надевают платье и она в еще большей степени превращается в пародию на человека.
Есть что-то чрезвычайно нелепое и смешное в пуделе. В нем смешаны представления о неизящной и неживой копне волос или муфте с представлением об умном и добром животном; это такая же пародия на собаку, как обезьяна, наряженная в платье, — на человека.
Что, кроме неизящного внешнего вида, к тому же и неуместного, заставляет публику разражаться хохотом, когда она видит, как в «Докторе Фаусте» мешок мельника прыгает по сцене? Если бы то же самое проделала ваза красивой формы, это удивило бы в такой же степени, но не вызвало бы всеобщего смеха, так как его предотвратило бы изящество очертаний вазы.
Когда каждая из форм, объединяемых вместе, изящна и образует приятные линии, они не только не вызовут нашего смеха, но и окажутся занимательными для воображения и доставят удовольствие глазу. Сфинкс и сирены вызывали восхищение и считались украшением во все века. Сфинкс воплощает в себе соединение силы и красоты; сирена — красоты и быстроты — оба в приятных, изящных формах.
Современный символический грифон, служащий выражением силы и быстроты и сочетающий в себе благородные формы льва и орла, — великая выдумка искусства. Так и античный кентавр очень красив благодаря своему дикому величию.
Правда, их можно назвать чудовищами, но в то же время они выражают такие благородные идеи и обладают таким изяществом форм, что это полностью возмещает противоестественность такого объединения.
Укажу еще на один пример подобного рода и, пожалуй, самый удивительный из всех. Это головка двухлетнего ребенка с двумя утиными крылышками, помещенными у него под подбородком, которой назначено постоянно порхать кругом и распевать псалмы (рис. 22 табл. 1).
Художник не может изобразить небо без роя этих маленьких несообразных созданий, порхающих вокруг либо усевшихся на облака; и все же в их облике есть что-то настолько приятное, что это успокаивает глаз и заставляет его не замечать нелепости; мы находим их в резьбе и росписи почти каждой церкви. Собор св. Павла полон ими.
Так как вышеизложенные правила являются основой нашего труда, то для того чтобы сделать их более понятными, мы расскажем, как они применяются в повседневной жизни и как их можно обнаружить в любой нашей одежде. Мы увидим, что не только модные дамы, но и женщины всех сословий, о которых говорят, что они мило одеваются, испытали силу указанных правил, не подозревая об их существовании.
1. Прежде всего женщины думают о целесообразности, зная, что их платья должны быть полезны, удобны и соответствовать их возрасту: богатое, воздушное, свободное — в соответствии с тем, какими бы они хотели казаться по платью.
2. Единообразие в одежде согласуется, главным образом, с целесообразностью и, кажется, распространяется не дальше обыкновения делать одинаковыми оба рукава и надевать башмаки одинакового цвета. Если единообразие отдельных частей платья не оправдывается целесообразностью, женщины всегда называют его скучным.
Именно по этой причине, имея возможность выбирать любые формы для украшения своей персоны, те из них, кто обладает лучшим вкусом, избирают неправильные, считая их наиболее привлекательными. Так, например, никогда не выбираются две мушки одного размера и не помещаются на одной и той же высоте; одна мушка тоже никогда не помещается в середине одной из частей лица, если только это не вызвано желанием скрыть какой-либо недостаток. Одно перо, цветок или драгоценный камень обычно прикалываются сбоку прически; если же такое украшение помещают спереди, то во избежание педантизма его ставят косо.
Одно время существовала мода носить два спускающихся на лоб локона одинакового размера и на одинаковом расстоянии. Мода эта, вероятно, возникла потому, что вид свободно ниспадающих на лоб локонов очень красив.
Локон, падающий на висок и благодаря этому нарушающий правильность овала лица, имеет слишком возбуждающий вид для того, чтобы быть пристойным, что очень хорошо известно женщинам легкого поведения. Но если локоны чопорно спускаются попарно и на равном расстоянии, они теряют желаемый эффект и не заслуживают, чтобы их любили.
3. Разнообразие одежды как по цвету, так и по форме является предметом постоянных забот людей молодых и веселых. Тем не менее:
4. Чтобы пестрота наряда не нарушала впечатления от истинного разнообразия, на помощь для ограничения излишеств призывается простота, которая часто используется с таким искусством, что природная красота выигрывает еще больше. Я не знавал таких людей, которые превзошли бы квакеров в соблюдении этих правил простоты и естественности.
5. Переизбыток в одежде всегда был излюбленным принципом. Так, иногда те части одежды, которые поддавались значительному увеличению, доходили до таких нелепых размеров, что при королеве Елизавете вышел закон, запретивший увеличивать размеры брыжей. Не менее убедительным примером необычайной любви к широкой одежде могут служить размеры современных кринолинов, не связанные ни с удобством, ни с изяществом.
6. Красота сложности заключается в изобретении изогнутых форм, подобных старинным головным уборам, которые украшают головы сфинксов (рис. 21 табл. 1), либо подобных современному лацкану, когда он отогнут вперед. Каждая часть одежды, построенная на применении этого правила, будет благодаря ему «иметь вид» (как это называют) ; и хотя требуются умение и вкус для того, чтобы хорошо выполнить подобные изгибы, мы видим, как они повседневно применяются с успехом.
Правило это рекомендует также скромность в одежде. Одежда должна возбуждать наши ожидания и не слишком скоро удовлетворять их. Поэтому тело, руки и ноги должны быть прикрыты и только кое-где должны намеками сквозить через одежду.
Лицо же может оставаться открытым и тем не менее будет постоянно вызывать наш интерес без помощи маски либо вуали, потому что громадное многообразие сменяющихся обстоятельств заставляет наш глаз и сознание непрерывно наблюдать за бесчисленной сменой выражений, на которые лицо способно. Как скоро надоедает невыразительное лицо, даже если оно красиво! Тело же, не обладая этими преимуществами лица, скоро пресытило бы глаз и, будучи постоянно выставленным напоказ, оказывало бы не больше воздействия, чем мраморная статуя. Но когда оно искусно одето и задрапировано, глаз за каждой складкой видит то, что сам представляет себе. Так, рыболов — если мне позволено будет такое сравнение — предпочитает не видеть рыбу, которую ловит, до тех пор, пока она не будет окончательно поймана.