Невозможно, чтобы такие проявления прошли для детей бесследно, не обнаружив себя в «трудном» поведении и различных отклонениях. Незрелой детской природе приходится сталкиваться с потрясениями, лишениями, горестями жизни. Психологические механизмы, сформированные у взрослых, отсутствуют в детстве. Может быть, поэтому дети легче переживают многие события, которые в другом возрасте наложили бы большой отпечаток. С другой стороны, от испытываемого напряжения, которое для взрослых незначительно, они могут «сломаться». Эти особенности психологической организации ребенка могут объяснить, с одной стороны, факт наличия их удивительной психологической сохранности, а с другой стороны, могут объяснять нарушения в поведении и появление различных симптомов, которыми обеспокоены работники приютов военного времени.
Когда матери приходят в детский центр после очередной ночной бомбежки, лучшее, что мы можем для них сделать, – это обеспечить заинтересованной аудиторией. Кухня на Уэзербурн Роуд наполняется рассказами об убитых соседях, о разрушенном доме, о чудесном вызволении из горящего бомбоубежища. Детям, услышавшим о произошедшем больше, чем нужно, мы причиняем больший вред, чем их матерям, обрывая их и оставляя невысказанными их мысли. Если они достаточно часто возвращаются к описанию этих ужасов, их возбуждение заметно спадает.
Этот наиболее важный способ выражения эмоций через речь и сознание, выступающий в роли дренажа для тревоги и эмоций, недоступен маленьким детям. Возможно, что они могли бы вслед за матерью использовать этот прием. Но в условиях проживания в приюте дети не говорят о пережитых страшных событиях сразу же после того, как это произошло. Среди детей, живших на Уэзербурн Роуд, и у которых разбомбило дома, не было ни одного, кто бы в тот момент понимал, что случилось.
Единственный ребенок, который спокойно говорил об этом, – это Чарли, который часто жил в бомбоубежищах и слышал много разговоров о бомбардировках, но никогда не видел воздушных налетов. По прошествии более чем полугода некоторые из детей внезапно начинали говорить о бомбежке так, как будто это случилось вчера. Памела (4,5 года) рассказывала, как в их доме обрушился потолок и накрыл ее сестру Глорию. А четыре месяца спустя она нарисовала входную дверь и сказала: «Дверь сломана, в ней большая дыра». Она знала, что эта дверь – входная дверь ее прежнего дома. В это же самое время ее подруга Паулина пяти лет начала также описывать бомбежку.
Она диктовала письма своим американским приемным родителям: «Однажды мой дом разбомбили, и мою ванную, и мои окна. И мой котик пострадал от бомбежки, он висел на заборе. Я сняла его, и он снова запрыгал. А я с мамой и бабушкой пошла в приют».
В другом письме она написала: «Моя мама и я сидели под столом, а моя бедная маленькая сестренка была завалена камнями в своей кроватке, а котик пропал».
Бертран (3 года, 9 месяцев) пробыл в приюте несколько недель, прежде чем смог передать словами то, что он увидел: «Мой папа увез мою маму в большой машине».
Дети, потерявшие своих отцов во время воздушных налетов, в течение нескольких месяцев не упоминали об этом. Их матери были убеждены, что они об этом забыли. Но по прошествии года двое из них подробно рассказали о том, что случилось, не упустив ни одной детали. Во всех этих случаях речь не выступала средством выброса эмоций, относящихся к происходящему. Это совсем другое. Ребенок начинает говорить о случившемся, когда пытается справиться с чувствами, возникшими в результате этого события.
Взрослые переживают происходящее посредством речи, дети делают то же самое в игре.
Игра в войну несет определенную роль в нашем приюте, равно как и в других. Построенные дома бомбят сверху, используя для этого кирпичи. Игра в поезд перешла в игру в самолет, звук поезда – в звук летящего самолета. Игра такого рода в большей степени выходит на передний план после воздушных налетов и уступает место мирным играм, когда все спокойно. После налетов в марте и мае 1941 года дети 3–5 лет воспроизводили в играх то, что они увидели и услышали. Подъемная рама в саду использовалась «бомбардировщиком» для достижения наивысшей точки атаки. Один ребенок забрался на самый высокий прут и оттуда кидал предметы на детей, находящихся внизу. Это был к тому же единственный случай, когда мы услышали, как один ребенок воскликнул: «Газ!» Девочка трех лет набирала в ладошки песок из песочницы и кинула его в лицо ребятам, сказав: «Это газовая атака».
В эту игру дети играли без страха, с огромным, необузданным возбуждением. В игру в войну совсем другого рода играл Берти четырех лет в тот период, когда он отказывался принимать смерть отца. Во время весенних налетов он болел, лежал в кровати, и у него был целый поднос бумажных домиков, в которые он играл без устали. Он выстраивал домики, приделывал им крыши и сбивал их маленькими шариками, выступающими в роли бомб. Тогда как в играх других детей людей убивали и все превращалось в обломки, в играх Берти всех людей вовремя спасали и все дома неизменно восстанавливали. Дети в своих играх воспроизводили что-то более безличное, они воспроизводили более насыщенные событиями версии случившегося. Такие игры отлично служили для снятия напряжения. Игра Берти преследовала еще одну цель – она помогала ему не верить в произошедшее. До тех пор, пока он не вытеснил это из своего сознания, игра должна была постоянно повторяться – она стала навязчивой. А игры других детей были непостоянными.
Берти перестал играть в эту игру, когда полгода спустя он перестал отрицать случившееся и смог рассказать следующее: «Моего отца убили, а мама попала в больницу. Она вернется, когда война закончится, а он – нет».
Те дети из Дома малютки, которые не помнят бомбардировок, потому что им было меньше двух лет, в войну, как правило, не играют.
Куклы и плюшевые мишки используются в игре как заменители отсутствующих семей. Дети 4–5 лет до сих пор засыпают со своими игрушечными зверями, чего они, вероятно, не делали бы в нормальных условиях семейной жизни. Некоторые дети, у которых не забрали их игрушечных зверей, принесенных из дома, не выпускали их из рук, и если получалось, держали их при себе даже во время умывания, одевания и еды. Утрата этой привязанности к игрушкам становится обычно первым признаком того, что ребенок пережил шок от разлуки и обрел новые живые объекты для своей любви. То, что ребенок дает эту игрушку другому ребенку – признак существования большой любви между этими детьми. Дети постоянно играют с куклами в дочки-матери. Наблюдая за маленькими девочками, чувствуешь, что кукла представляется не ребенком, которому девочка была бы мамой, а скорее всего, кукла представляет собой отсутствующую мать. Поэтому признаком вражды между детьми служит то, что они обижают кукол и зверей, других детей.
Шалаши строились изо всего и принимали на себя роль того, что дети прежде называли «игрушечным домом».
Некоторые дети не способны выразить то, что с ними произошло, ни словами, ни в игре. Вместо этого они ведут себя эксцентрично по отношению к окружающему миру, пока не ознакомятся с ним.
При работе с Берти четырех лет нам иногда казалось, что мы сошли с ума. Он внезапно прерывал то, чем занимался, бежал в противоположный угол комнаты, бесцельно озирался по углам и спокойно возвращался, как ни в чем ни бывало. Он ужасно кривлялся. Он был беспокойный, возбужденный, воинственный, вспыльчивый, очень беспокоился о своем здоровье, не выходил на улицу без теплой одежды даже в жару и т.п. Временами он изображал то, как его мать вела себя после смерти отца перед тем, как заболела. Она бесцельно бродила, ища мужа, не сдерживаясь в проявлении своего горя. Будучи несдержанной, сварливой, она очень беспокоилась за здоровье малыша. В довершение ко всему, Берти заболел скарлатиной, что окончательно ее подкосило. Берти в своем поведении сочетал проявления ее эмоций, ее отношения к окружающему миру, ее отношение к себе и, возможно, подражал в чем-то своему отцу, который, как говорили, особенно заботился о нем и любил свою семью. Довольно любопытно, что эти реакции достигают наивысшей точки проявления в дни годовщины смерти его отца.
Другой ребенок, мальчик пяти лет, демонстрировал сильное возбуждение, был настроен против людей, которых больше всего любил, пытался поломать мебель, игрушки и т.п. В конце этой сцены он вдруг становился добрым и любящим, требовал позволить ему сидеть на коленях у воспитателей и сосал большой палец. Известно, что его отец вел себя подобным образом по отношению к своей жене: он также прекращал ссоры, проявляя любовь к своей молодой жене.
У Бертрана 3,5 лет эпизоды проявления странного поведения означали способ выражения пережитого. Он безвылазно сидел за столом, ничего не кушая: это означало, что у него случился конфликт, связанный с едой в том приюте, в котором он жил до того, как он попал к нам. Он угрожал взрослым, что они не получат пудинга. Это означало, что сейчас он ведет себя с людьми так, как вели себя с ним. В тихий час он бывал очень возбужденным. Оказалось, что это имеет отношение к его воспоминаниям о том, как его отправляли спать в наказание и т.п.
Приводить примеры такого рода можно до бесконечности. Они поучительны, поскольку демонстрируют прошлые переживания разного рода, проявляющиеся в форме обычных поведенческих проблем.
Как уже было сказано, осознаваемые фантазии используются в большей степени для приукрашивания и сохранения любви к родителям. В раннем детстве фантазии наяву не ограничиваются лишь мыслями. Они переходят в действие и представляют огромную часть жизни детей, выражающуюся в форме фантастических игр. Фантазии наяву находят возможность для своего полного выражения только на последующей стадии развития.
Один ребенок упорно отказывался принимать участие в играх, где присутствовала детская фантазия, перевоплощения и т.п. Берти пугался и становился беспокойным, когда другие дети вынуждали его быть кроликом, собакой, волком или играть роль другого ребенка или кого-то из учителей, или еще что-то подобное. Его фантазия оберегается им исключительно для связи с трагическим происшествием с его родителями и сдерживается в любых других случаях.
Каждый шаг в начале воспитания тесно связан с одной из фаз привязанности ребенка к живым объектам окружающего мира. В течение первого года жизни каждый ребенок должен осуществить неизбежный и неизменный процесс социальной адаптации. Ребенок эгоистичен и в начале своей жизни имеет нарциссические тенденции. Чувства ребенка переносятся с себя на мать и отца, а остальных членов семьи – на окружающий мир. Ребенок уже способен ограничивать и контролировать свои инстинкты, он становится социальным существом. Когда происходит что-то, что подрывает его уверенность в родителях, или что-то, лишающее его обоих родителей сразу, ребенок уходит в себя и вместо прогресса в процессе социальной адаптации происходит регресс. То, чего он достиг в овладении первыми моральными идеалами: быть опрятным, не ломать вещь, быть скромным, неэгоистичным, иметь сострадание – все это со стороны ребенка было не только жертвой. Ему доставляли удовольствие эти маленькие победы, потому что они были одержаны ради родителей, и поэтому сами по себе были победами. Когда чувство привязанности к родителям депривируется, все эти новые достижения теряют для ребенка свою ценность. Уже нет смысла быть хорошим, опрятным, неэгоистичным. Когда ребенок отвергает свое чувство привязанности к родителям, оставившим его, он в то же самое время отвергает моральные и социальные принципы, которые он уже усвоил. Большое количество трудностей у детей, которые в данное время находятся в военных приютах, связано с регрессом в их развитии.
Как бы ни пытались приучить ребенка к чистоте в первые месяцы жизни, его жизнедеятельность подчинена рефлексам и не имеет никакого отношения к психологическим реакциям ребенка. Опыт показывает, что к возрасту 10–13 лет эти навыки усложняются, когда в силу вступают различные психологические факторы и усложняется ситуация в целом. Обретение вновь этих навыков достигается постепенно воспитательными усилиями с помощью методов порицания и похвалы, наград и наказаний в структуре материнско-детских отношений. Требуется время, чтобы ребенок автоматически контролировал мочевой пузырь и сфинктеры. В течение этого периода ребенок либо чистый, либо грязный – и это зависит от регулярности контактов ребенка с тем человеком, который превращает его из грязного в чистого. У маленького ребенка при смене людей, ухаживающих за ним, происходит торможение уже освоенных навыков. Когда разлука с ними настолько неожиданна, как в условиях эвакуации, даже у более старших детей может появиться недержание. То, что ребенок не соблюдает того, к чему его приучили, – признак разлада в отношениях с матерью. [...]
Проявление недержания соотносится с логикой детских привязанностей, и чаще всего оно исчезает после нескольких месяцев, когда ребенок формирует новые адекватные взаимоотношения.
Источник: А. Фрейд, Д. Бирленгем. Война и дети. / Пер. с англ. Е. Уманской. // Развитие личности. – № 3. – 2004. – С. 184-208.
Концентрированная книга издательства LIVREZON складывается из сотен и тысяч проанализированных источников литературы и масс-медиа. Авторы скрупулёзно изучают книги, статьи, видео, интервью и делятся полезными материалами, формируя коллективную Базу знаний.
Пример – это фактурная единица информации: небанальное воспроизводимое преобразование, которое используется в исследовании. Увы, найти его непросто. С 2017 года наш Клуб авторов собрал более 80 тысяч примеров. Часть из них мы ежедневно публикуем здесь.
Каждый фрагмент Базы знаний относится к одной или нескольким категориям и обладает точной ссылкой на первоисточник. Продолжите читать материалы по теме или найдите книгу, чтобы изучить её самостоятельно.
📎 База знаний издательства LIVREZON – только полезные материалы.