Осип и Надежда Мандельштам: влияние жены на творчество поэта

0
Матущенко Виктория Владимировна6/22/2020

Мандельштам искал спасения на юге, но снова возвращался и снова бежал. Пе­тербург — боль Мандельштама, его стихи и его немота. Кто выдумал, что это я не любила Петербурга и рвалась в Москву, потому что там жил мой любимый брат?.. Сенти­ментальная версия нашей жизни… Я никогда не имела на Мандельштама ни малейшего влияния, и он скорее бросил бы меня, чем свой город. Бросил он его задолго до меня, а потом повторно бросал и дал точное объяснение: „В Петер­бурге жить — словно спать в гробу…" Хотела б я знать, при чем здесь мой брат, с которым я действительно всегда дружила… В „буддийской Москве“, в „непотребной столи­це“ Мандельштам жил охотно и даже научился находить в ней прелесть — в ее раскинутости, разбросанности, буд­дийской остановленности, тысячелетней внеисторичности и даже в том, что она не переставала грозить ему из-за уг­ла. Жить под наведенным дулом гораздо легче, чем в не­крополе с его пришлым, много раз сменявшимся населе­нием, всегда мертвым, но равномерно двигающимся по улицам, и, наконец, самым страшным в стране террором, остекленившим и так мертвые глаза горожан. […]

Аскетизма в Мандельштаме не было ни на грош, а же­ланий — сколько угодно. Его всегда тянуло на юг, он лю­бил светлые большие комнаты, бутылку сухого вина к обеду, хорошо сшитый костюм, а не стряпню из Москвошвея, а главное румяную булочку, предмет наших вожделений после первого, еще непривычного голода. Он любил порядок и упорно клал на место вещи, которые я разбрасывала по всей комнате. Я замечала у мужчин ши­зофреническую страсть к порядку, но у Мандельштама было нормальное отношение к комнате, а я богемничала. Зато пыль я вытирала — даже на шкафу…

В начале двадцатых годов мы как бы притирались друг к другу, а это не простое дело. Первый громовой скандал разразился, когда я улизнула на аэродром, где по блату меня покружили на учебной машине и я узнала, что такое „мертвая петля“. Домой я вернулась полная впечатлений, но рассказать о воздушной прогулке мне не пришлось. В „Путешествии в Армению“ есть несколько слов о „мертвых петлях“, но я здесь ни при чем. Он вы­слушал не меня, а Борю Лапина, которому устроил полет тот же человек, что и мне, вскоре разбившийся где-то над Кавказским хребтом. Человек этот был странный, с чрез­мерными связями, и Мандельштама возмущало, что я его пускаю в дом. Я пускала всех и ничего не понимала ни в людях, ни во времени.

„Мертвые петли“, о которых я сейчас ничего не слы­шу, тогда были модной новинкой, а я не могла не соблаз­ниться модой. Мандельштам решительно не понимал, от­куда у меня берутся желания, которых у него нет. Ему хотелось, чтобы я всегда ждала его, и только его одного, как невеста Алексея: „А я думала, ты вернешься, прила­скаешь меня немножко…" И ему не хватало во мне „важ­ной замужней прелести“, как он выразился потом про ар­мянских крестьянок. Но я совсем не отличалась ни кротостью, ни терпением, и мы ежеминутно сталкива­лись лбами, шумно ссорились, как все молодые пары, и тут же мирились. Он ловко перелавливал меня, когда я норовила сбежать — не навсегда, а немножко, и вдалбли­вал мне в голову, что пора крутни и развлечений кончи­лась. Я ему не верила — всюду девчонки-жены старались улизнуть и развлечься, а мальчишки-мужья скандали­ли, пока не находили и для себя какой-нибудь забавы. Я не понимала разницы между мужем и случайным лю­бовником и, сказать по правде, не понимаю и сейчас. Я знаю только, что у Мандельштама было твердое ядро, глубокая основа, несвойственная людям ни его поколе­ния, ни последующим. У него существовало понятие „жена“, и он утверждал, что жена должна быть одна. Мое поколение, собственноручно разрушившее брак, что я и сейчас считаю нашим достижением, никаких клятв вер­ности не признавало. […]

Так было и у нас с Мандельштамом. В Киеве, как я го­ворила, мы бездумно сошлись на первый день, и я упорно твердила, что с нас хватит и двух недель, лишь бы „без переживаний“… Когда он привез меня в Москву — перед Грузией, — я смертельно обиделась на Экстер, которая сказала Таирову: „Вы помните мою ученицу — она вы­шла замуж за Мандельштама“. Я сочла это сплетней и вмешательством в мои личные дела: какое кому дело, с кем я живу!.. Постепенно я убедилась, что, как ни верти, меня все равно считают женой Мандельштама, и посте­пенно свыклась с этой мыслью. Мандельштам смеялся над моей дурью, ругал за нигилизм и медленно, но твердо брал меня в руки.

Сам же Мандельштам, несмотря на твердую основу, тоже был человеком своего поколения, и в его голове ско­пилось немало дури в причудливом сочетании с основой. Его возмущала моя готовность к разрыву, а я восставала против петербургской накипи, пахнущей „жоржиками“ и „Собакой“. Он сильно влиял на меня, делал меня для себя, но и я чем-то меняла его своей нетерпимостью и го­товностью расстаться в любой момент.

Однажды Мандельштам потребовал, чтобы я говорила ему „ты“. В первые годы дневным словом у меня было „вы“, как у большинства моих современниц. Скорее все­го, оно само собой перешло бы в „ты“, но Мандельштам был нетерпелив и сообщил мне об этом согласно прави­лам, усвоенным в „Собаке“: „Девчонок, которым я говoрю „ты“, а они мне „вы“, будет сколько угодно, а ты — мое „ты“… Сейчас я думаю, что „мое ты“ появилось не без Флоренского, которого тогда еще не удосужилась про­честь, но тогда все внимание обратила на „собачьи“ прелиминарии. Я ответила, что меня вполне устраивает роль девчонки „ты-вы“, а если ему нужна другая — ими и не пахло, — пусть уходит, а не то я уйду к кому-нибудь из мальчишек… Мандельштам искренно удивился: у всех его петербургских друзей водились „девчонки“, и они нисколько не мешали существованию приятных жен. Он знал еще, что с виду непреклонные дамы „в спальню, ви­дя в этом толк, пускали негодяев“. Этого он для себя не хотел и с меня не спускал глаз. Мне он упорно внушал, что вся мировая литература занималась изменой женщи­ны, не придавая ни малейшего значения мужской изме­не. Я перевела это на бабью мудрость: мужчина несет из дому, а женщина в дом, но так как у нас дома не было, обещала в случае чего „отнести в другой дом“…

Ссоры вспыхивали зря, на пустом месте, и прошло нема­ло времени, пока мы на опыте убедились, что измена, будь то со стороны мужчины или женщины, не радость, не весе­лое порхание бабочек, а настоящая беда. Но всю жизнь он стремился, чтобы я устроила ему сцену, поборолась за него, расшумелась, раскричалась. По неписаным законам моего поколения нам этого делать не полагалось, и единственный раз, когда я разбила тарелку и произнесла сакраменталь­ное: „Я или она“, он пришел в неистовый восторг: „Нако­нец-то ты стала настоящей женщиной!“ Случилось это го­раздо позже, и вообще эти проблемы прошли в нашей жизни боком, никакой роли не сыграв, и были случайным и минутным хмелем, как с моей, так и с его стороны. Не будь „собачьих“ правил, их бы и совсем не было. Ведь в та­ких вещах важна мода, обычай, общая настроенность, а мы вопреки моде, видимо, боялись потерять друг друга и пото­му не решались устраивать пляску веселых мотыльков. […]

Для нас с Мандельштамом все обстояло иначе. В дни сначала добровольной, а потом вынужденной изоляции, которая продолжается и по сегодняшний день, человек ищет свое „ты“, и Мандельштам из меня, случайной дев­чонки, упорно делал жену. Роль „жены“ мне не подходи­ла, да и время не способствовало образованию жен. Жена имеет смысл, если есть дом, быт, устойчивость, а ее не было в нашей жизни, а может, никогда больше не будет. Все мы жили и живем на вулкане. Жена организует дом и быт, у нее есть права и обязанности — помимо любви и страсти. В наши дни подружка была сподручнее жены. Подруга разделяет судьбу, а прав у нее нет никаких. Прав мне не нужно было никаких — в любви на „праве“ дале­ко не уедешь. Домом не пахло — земля всегда тряслась под ногами. Вот почему я яростно отбивалась от устарев­шей и нелепой роли жены и вместо этого стала веселой и бесправной подружкой. По-моему, Мандельштам только от этого выиграл: ведь подружка — это и есть „мое ты“. 

Н. Мандельштам. Мой муж — Осип Мандельштам. — М.: ACT, 2014. — С. 41, 69-73.
Следующая статья
Биографии
Как Елизавета I боролась со стереотипами о женщинах?
Несмотря на то, что Елизавета была женщиной, она стремилась убедить всех, что является единственной, кто может занимать английский престол. Она не хотела усложнять положение дел, выбрав себе мужа или наследника. Королева и ее сподвижники стремились создать атрибутику монархини, выходя при этом за рамки установленного идеала женщины. Стереотип женщины XVI века не подвергался изменению. Елизавета приняла для себя этот имидж и часто подсмеивалась над своим полом. Когда в 1598 году ее похвалили за способности к иностранным языкам, она в ответ сказала: «Нет ничего необычного в том, чтобы научить же...
Биографии
Как Елизавета I боролась со стереотипами о женщинах?
Биографии
Неудачный эксперимент Дарвина по воспитанию своих детей
Биографии
Библиотека рукописей в банковском сейфе
Биографии
Как оставить свой след в науке: пример Парменида
Биографии
Как театр юного зрителя работает со своей аудиторией
Биографии
Навык удержания аудитории: пример из школьной жизни Артура Конан Дойла
Биографии
Как выдающий физиолог Владимир Бехтерев справился с выгоранием?
Биографии
Как Елизавета I защищалась от политического давления
Биографии
Зачем учёным нужно ездить по миру?
Биографии
Как научный труд может использоваться в политических целях?
Биографии
Грейс Келли: урон для репутации с любовью от близких
Биографии
Замужество или карьера? Тяжелый выбор Ольги Книппер-Чеховой
Биографии
Мишель Обама: диалог с собой как помощь в поиске призвания
Биографии
Как приобщить ребенка к науке?
Биографии
Как справиться с волнением во время публичных выступлений?
Биографии
Даниель Дефо: борьба с оппозицией и тайный агент правительства