Отец как эталон и ориентир для Маргарет Тэтчер
Конечно же, из-за магазина мы не могли позволить себе длинный семейный отпуск. Обычно мы ездили на местный морской курорт Скегнесс. Но отец и мать вынуждены были отдыхать порознь. Отец раз в год брал неделю отпуска, чтобы в Скегнессе принять участие в турнире по боулингу – его любимой игре. Живя над магазином, дети гораздо больше общаются со своими родителями, нежели в других жизненных ситуациях. Я видела моего отца за завтраком, обедом, вечерним чаем и ужином. У нас было гораздо больше времени для общения, чем в других семьях, за что я всегда была благодарна моему родителю.
Отец был профессиональным бакалейщиком и всегда стремился поставлять товары наилучшего качества, и даже по самому магазину это было видно. За прилавком стояли три ряда ящиков со специями, сделанных из роскошного красного дерева и украшенных блестящими бронзовыми ручками, а над ними возвышались большие черные лакированные жестяные банки с чаем. [...]
Я родилась в доме практичном, серьезном и чрезвычайно религиозном. Отец и мать были оба стойкими методистами. Отец был востребован как непрофессиональный проповедник в Грэнтеме и его округе. Он был ярким оратором, чьи проповеди были интеллектуально насыщенны. Но он был поражен, когда я спросила его, почему он говорит «проповедническим голосом» в таких случаях. Я не думаю, что он сам это осознавал. Это было бессознательное почитание библейского послания, и потому его речь совершенно отличалась от прозаических интонаций, используемых в деловых и бытовых ситуациях.
Наша жизнь вертелась вокруг методизма. По воскресеньям мы ходили на церковную службу в 11 утра, но перед этим я обычно посещала утреннюю воскресную школу. Занятия проводились и после полудня, и позднее. Примерно с 12 лет я играла на пианино, аккомпанируя гимны для маленьких детей. Тогда мои родители посещали еще и вечернюю воскресную службу. Несколько раз, помню, я пыталась увильнуть от церкви. Но когда я сказала отцу, что мои друзья идут гулять на улицу вместо церкви и что я хотела бы пойти с ними, отец ответил: «Никогда не делай ничего просто потому, что другие это делают». Это было одним из любимых его выражений, которое я не раз слышала, когда изъявляла желание научиться танцевать или просто пойти в кино. Что бы я тогда ни чувствовала, эта фраза моего отца сослужила мне большую службу.
Чувство долга у моего отца, однако, всегда имело и свою мягкую сторону. Это нельзя сказать про всех. Жизнь бедных людей перед Второй мировой войной была очень трудной, и немногим проще было тем, кто усердно трудился, откладывая на черный день и достигая сомнительного благополучия. Люди жили как на острие ножа и боялись, что если вдруг что-нибудь с ними случится или если они станут чуть меньше экономить и трудиться, то столкнутся с долгами и нищетой. Эта шаткость часто делала в общем-то хороших людей жесткими и суровыми. Я помню разговор отца с прихожанином о «расточительном сыне» друга, который, растратив сбережения родителей, остался с семьей без гроша и явился к ним за помощью. Прихожанин был убежден: парень никчемный, толку из него не выйдет и ему нужно указать на дверь. Ответ моего отца до сих пор жив в моей памяти. «Нет, – сказал он, – сын остается сыном, и его нужно встретить со всей любовью и теплотой, когда ему нужна помощь. Что бы ни случилось, у тебя всегда должна быть возможность вернуться домой».
Как очевидно, мой отец был человеком твердых принципов. «Твой отец всегда стоит на своем», – говорила моя мать, но он не верил, что нужно применять эти принципы так, чтобы сделать несчастной жизнь кого-то еще. Он демонстрировал это в своей работе в качестве члена местного совета и позднее альдермена, решая наболевший вопрос, что можно делать в воскресенье. В те дни в Грэнтеме и других местах кинотеатры по воскресеньям были закрыты, но во время войны – принимая скорее прагматичное, нежели догматичное решение – он поддерживал воскресное кино, потому что это давало военнослужащим, пребывавшим в черте города, место для тихого, созерцательного отдохновения. В то же время он твердо (хотя в итоге безуспешно) протествовал против открытия парков для различных игр, которые, как ему казалось, разрушат мир и покой людей. Он хотел сохранить воскресенье как особый день, но был гибок к тому, как это должно быть сделано. Что касается меня, я не была убеждена, даже ребенком, в необходимости таких ограничений, но сейчас я способна оценить способность этого принципиального человека уступить, когда того требовали обстоятельства.
Эта стойкость, определявшая приверженность собственным убеждениям, даже если другие не согласны или ты стал непопулярным, была привита мне с ранних лет. [...]
Отец был прекрасным игроком в боулинг, и он курил (что было для него очень вредно, потому что у него была слабая грудь). В остальном его свободное время и развлечения заменяла работа. В доме не держали алкоголь вплоть до избрания отца мэром в конце войны, и лишь тогда у нас появились шерри и вишневое бренди, которое по каким-то загадочным причинам считалось более приличным, чем просто бренди, для угощения гостей. (Годы предвыборных кампаний позднее научили меня, что вишневое бренди очень хорошо для горла.).
Как и другие ведущие бизнесмены Грэнтема, отец был ротарианцем. Девиз «Ротари» – «Служба превыше всего» – был выгравирован в его сердце. Он часто и красноречиво говорил на собраниях клуба, и мы имели возможность прочесть его речи на страницах местной газеты. Клуб «Ротари» был постоянно занят сбором средств в городе для разных благотворительных целей. Отец участвовал в такой деятельности не только через церковь, но и как член местного совета и как частное лицо. [...]
В выпускном классе начальной школы я впервые познакомилась с произведением Киплинга, умершего в январе 1936 года. Я была мгновенно околдована его поэмами и рассказами и попросила у родителей книгу Киплинга в подарок на Рождество. Его поэмы открывали ребенку огромный мир – на самом деле огромные миры – Империи, работы, английской истории и царства животных. Как и голливудские фильмы позже, Киплинг приоткрывал завесу в романтические дали за пределами Грэнтема. К тому моменту я читала, наверное, больше остальных моих одноклассников, несомненно благодаря влиянию моего отца, и временами это становилось очевидным. Я до сих пор помню, как, написав сочинение о Киплинге, я сгорала от возмущения – меня обвинили, что я списала слово «ностальгия» из какой-то книжки, тогда как я использовала его легко и естественно. [...]
Поскольку мой отец бросил школу в тринадцать лет, он был настроен сделать все, чтобы я смогла получить настоящее образование. Мы вместе ходили слушать лекции Ноттингемского университета на тему текущих международных событий, которые регулярно читались в Грэнтеме. После лекции наступало время задавать вопросы, и я и многие другие активно принимали в этом участие. Особенно отчетливо я помню вопросы местного представителя ВВС Великобритании, командира авиационного крыла Миллингтона, который на дополнительных выборах в конце войны прошел в парламент от Челмсфорда как представитель партии левого крыла «Содружество», представлявшей средний класс и входившей в коалицию Черчилля. [...]
Отец, самоучка и потому жадный до чтения человек, всегда обсуждал, что мы читали в школе. Однажды он обнаружил, что я не знакома с поэзией Уолта Уитмена; это было быстро исправлено, и Уитмен и по сей день остается моим любимым автором. Меня также поощряли к чтению классики – сестры Бронте, Джейн Остин и, конечно, Диккенс: «Повесть о двух городах» последнего, с его яркой политической изюминкой, понравилась мне больше всего. Мой отец был еще подписан на философский журнал Хибберта, но он мне показался слишком сложным
Мой отец был членом совета местного управления, председателем городского комитета по финансам, затем альдерменом и, наконец, в 1945– 1946 гг. мэром, так что я многое знала о городских делах и лицах, в них вовлеченных. Политика была частью городских обязанностей, а партия была на втором месте по важности. Мы уважали наших знакомых членов совета – лейбористов, и, несмотря на битвы в совете или конкуренцию во время выборов, они приходили в наш магазин безо всякой фанатической озлобленности. Отец понимал, что у политики есть границы, – понимание, доступное далеко не всем политикам. Его политический стиль лучше всего, наверное, может быть охарактеризован как «старомодный либерализм». Личная ответственность была его девизом, а «здоровые финансы» – его страстью. Он обожал сочинение Джона Стюарта Милла «О свободе». Как многих других бизнесменов, его некоторым образом отталкивало то, что Либеральная партия признавала коллективизм. Он поддерживал совет в качестве кандидата от налогоплательщиков. В те дни, до того как единые общеобразовательные школы стали насущным вопросом и до того как лейбористские политики продвинулись в местные органы управления, работа местных советов воспринималась, по сути, как беспартийная. Но я помню отца исключительно как стойкого консерватора.
Я до сих пор с большой горечью вспоминаю день 1952 года, когда лейбористы, победив на выборах в совет, не избрали моего отца альдерменом. Это действие тогда вызвало абсолютное порицание, ибо интересы партии были поставлены выше общественных интересов. Не забуду я и достоинство, с которым держался отец. После голосования он взял слово: «Почти девять лет я с честью носил эту мантию, и сейчас, надеюсь, с честью она и низложена». А позднее, получив сотни сообщений от друзей, сторонников и даже старых оппонентов, он сделал такое заявление: «Хоть я и упал, я упал на ноги. Я могу сказать, что я был счастлив быть избранным, и я счастлив быть отвергнутым». Годы спустя, когда нечто довольно похожее случилось со мной и когда мой отец давно уже умер, я постаралась следовать его примеру в том, как он оставил общественную жизнь.
Но мы забегаем вперед. Наверное, главным интересом, который мой отец и я разделяли, когда я была ребенком, была жажда знаний о политике и общественных делах. Мы каждый день читали «Дэйли Телеграф», раз в неделю «Методист Рекордер», «Пикчер Пост» и «Джон О’Лондонс Уикли», и пока мы были маленькие, нам покупали «Детскую газету». Иногда мы читали «Таймс». [...]
Мне было почти четырнадцать, когда началась война, и я уже знала достаточно, чтобы понимать ее причины и внимательно следить за важными событиями последующих шести лет. [...]
Мы мало что знали об идеологии коммунизма и фашизма в то время. Но в отличие от многих консервативно мыслящих людей мой отец яростно возражал против того, что фашистский режим нужно поддерживать, поскольку это единственный способ победить коммунистов. Он верил, что свободное общество было лучшей альтернативой обоим режимам. Это его убеждение скоро стало и моим. Задолго до объявления войны мы уже имели представление о Гитлере. При показе кинохроники я с отвращением и непониманием смотрела на съезды напыщенных коричневорубашечников, так сильно отличавшихся от мирного самоуправления в нашем городе. Мы также много читали о варварстве и абсурдности нацистского режим. [...]
Было естественным в такое время задаваться вопросом, как такое могло случиться. Каждую неделю отец доставал из домашней библиотеки две книги: «серьезную» для себя (и меня) и роман для моей матери. В результате я читала книги, которые девочки моего возраста обычно не читают. Вскоре я уже знала, что мне нравится – что угодно о политике и международных делах. Я, например, прочла «Грядущую борьбу за власть» Джона Стрейчи, впервые изданную в 1932 году. Содержимое этого модного коммунистического исследования, предсказывавшего, что капитализм вскоре сменится социализмом, многим из моего поколения казалось волнующим и новым. [...]
Как и моя любовь к политике, интерес к закону пробудился во мне благодаря моему отцу.
Хотя он не был мировым судьей, в качестве мэра Грэнтема в 1945–1946 гг. отец автоматически занимал пост судьи.
Во время моих университетских каникул я ходила с ним на суд квартальных сессий (где разбирались многие мелкие уголовные правонарушения), на которых в кресле судьи сидел опытный адвокат. Это был королевский адвокат Норман Уиннинг, однажды мы с отцом с ним обедали.
Я была и так захвачена происходящим в суде, но была просто покорена разговором Нормана Уиннига о теории и практике права. В один момент я выпалила: «Как бы я хотела быть адвокатом, но все, что я знаю, это химия, и я не могу поменять то, что изучаю сейчас в Оксфорде». Но Норман Уинниг сказал, что он сам изучал физику в Кембридже и лишь потом получил степень по праву в качестве второго образования. Я возразила, что не имею возможности провести в университете столько дополнительных лет. Он ответил, что есть другой способ, вполне возможный, но требующий очень напряженного труда: нужно найти работу в Лондоне или поблизости, поступить в один из четырех Судебных иннов – английских школ подготовки барристеров – и учиться по вечерам, готовясь к экзаменам. Именно это и я сделала в 1950 году.
Источник: М. Тэтчер. Автобиография. – М.: АСТ, 2013. – Глава 1. Провинциальное детство. Глава 3. Домашняя территория.
ЧТО ТАКОЕ БАЗА ЗНАНИЙ?
Концентрированная книга издательства LIVREZON складывается из сотен и тысяч проанализированных источников литературы и масс-медиа. Авторы скрупулёзно изучают книги, статьи, видео, интервью и делятся полезными материалами, формируя коллективную Базу знаний.
Пример – это фактурная единица информации: небанальное воспроизводимое преобразование, которое используется в исследовании. Увы, найти его непросто. С 2017 года наш Клуб авторов собрал более 80 тысяч примеров. Часть из них мы ежедневно публикуем здесь.
Каждый фрагмент Базы знаний относится к одной или нескольким категориям и обладает точной ссылкой на первоисточник. Продолжите читать материалы по теме или найдите книгу, чтобы изучить её самостоятельно.
📎 База знаний издательства LIVREZON – только полезные материалы.