Указ начинался так: «Понеже ничто так ко управлению государства нужно есть, как крепкое хранение прав гражданских, понеже всуе законы писать, когда их не хранить, или ими играть, как в карты, прибирая масть к масти». Законы объявлялись «фортецией правды», а всех нарушителей их ждала смертная казнь: «и чтоб никто не надеялся ни на какие свои заслуги, ежели в сию вину впадет».
Над этим указом Петр работал четыре дня — с 14 апреля, когда он сделал первый черновой набросок, до 17 апреля, когда был подписан окончательный вариант, шестой по счету. Первоначальный набросок имел три пункта, в третьей редакции их стало пять, а в окончательной — семь. Царь придавал указу огромное значение и велел его во всех учреждениях, в том числе в Сенате, «иметь на столе, яко зеркало, пред очами судящих».
Обилие распорядительных указов обусловлено верой Петра во всемогущество государственной власти все устраивать и перестраивать по своему усмотрению. Эта цель законодательства Петра отчетливо прослеживается уже в ранних указах. Но тогда их было сравнительно немного, ибо, как говорил Петр, «за настоящею тогда войною недосужное время имели». Теперь, когда Петр располагал большими возможностями, указы, бравшие под бдительный надзор жизнь подданных, потекли непрерывным потоком. Страницы записных книжек свидетельствуют об интенсивном законодательном творчестве царя.
«Весьма имеют наставлены быть те, которые сами не знают».
Мысль, высказанную в этих словах, Петр повторял многократно то в форме лаконичного повеления чиновникам блюсти уставы «яко первое и главное дело», то в виде пространных рассуждений о значении законодательства в жизни государства. Обращаясь к чиновникам, царь писал: «Глава же всему, дабы должность свою и наши указы в памяти имели и до завтра не откладывали, ибо как может государство управлено быть, егда указы действительны не будут, понеже презрение указов ничем рознится с изменою».
Петр непрерывно наставлял не только чиновников, но и все население страны, считая, что каждый шаг подданного должен находиться под бдительным надзором государственной власти. «Наш народ, — писал Петр, — яко метя, научения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера (то есть наставника) не приневолены бывают».
Подданных, «яко детей», надлежало наставлять во всем, от их упражнений в хозяйстве до удовлетворения духовных запросов, от рождения до смерти.
В своем месте мы видели, что в самом начале XVIII века царь был озабочен внешним видом подданного; царские указы предписывали брить бороды, одеваться не в длиннополое русское платье, а в короткие европейские кафтаны, носить башмаки. Теперь настал черед для вмешательства государственной власти в хозяйственную жизнь подданного; в 1715 году издается указ, запрещавший обрабатывать юфть дегтем на том основании, что обувь, изготовленная из такой юфти, пропускает воду и расползается в дождливую погоду. Юфть надлежало обрабатывать ворванным салом, указ устанавливал двухгодичный срок для овладения новой технологией. В осенние месяцы того же года с амвонов всех церквей страны много раз читали другой царский указ: вместо узких полотен крестьяне обязаны ткать широкие полотна, пользовавшиеся большим спросом у заграничных покупателей.
Ограничения коснулись и купцов: им царь предписал довольствоваться прибылью, не превышавшей 10 процентов. Жителям Севера, промышлявшим морского зверя, предписывалось в двухлетний срок обзавестись судами современной конструкции, которые должны были заменить традиционные кочи.
Вся страна жала хлеб серпами. Петр нашел, что земледелец достигнет более высокой производительности труда, если будет убирать хлеб косами, и издал на этот счет специальный указ. При обработке пеньки было тоже велено отказаться от традиционных приемов и руководствоваться предписанием государственной власти.
Петр не оставлял подданного без наставлений и в том случае, когда тому нужно было обзавестись жильем. Столичных дворян, владевших более 500 крепостными, он обязал возводить на Васильевском острове только двухэтажные особняки.
Сельским жителям царь предписывал строить дома не ближе 30 саженей друг от друга. В сенях потолки надо было обмазывать глиной, как и в жилых помещениях. В Москве велено покрывать крыши черепицей или гонтом. Приспело Время заняться кладкой печи. Здесь тоже категорическое требование: «Чтоб печи делали с фундаменту, а не на полах, чтоб трубы были широки, чтоб человеку пролезть было возможно».
Привлекала внимание царя гигиена подданного, санитарное состояние столичного города. Бани разрешалось топить «по однажды в неделю». Жители Петербурга должны были блюсти чистоту улиц. Указ не ограничился этим общим требованием, он еще и устанавливал время уборки улиц: «утром рано, покамест люди по улице не будут ходить, или в вечеру». Жителям столицы «в неуказные часы по улицам не ходить, а когда бывает нужда, тогда им при себе иметь огонь в фонарях».
Молодые люди достигли возраста, когда надо было жениться или выходить замуж. Указы и здесь не оставляли подданных без наставлений: родителям не разрешалось принуждать детей к брачному сочетанию без «самопроизвольного их желания». В то же время запрещалось вступать в браки дворянским недорослям, которые «ни в какую науку службу не годятся» и от «которых доброго наследия к государственной пользе надеяться не можно».
Заболевший подданный тоже не мог обойтись, по мнению Петра, без его наставлений. Еще находясь в Пирмонте, царь велел Сенату разыскивать целебные источники в России, Железистая вода была обнаружена близ Петровских заводов. Петру не терпелось ее испытать на себе, и он вместе с супругой в январе 1719 года отправляется на первый в России курорт. А в марте появляется указ с перечислением целительных свойств источника. Его воды «изгоняют различные жестокие болезни, а именно цинготную, ипохондрию, желчь, бессильство желудка, рвоту, понос» и еще с десяток недугов. Обрадованный тем, что появился отечественный Карлсбад и Пирмонт, Петр популяризирует Минеральные воды, но в то же время велит докторам составить «регулы», как ими пользоваться, «дабы непорядочным употреблением оных не был никто своему здоровью повредитель». В иных случаях царь не останавливался перед принудительным лечением. Адмиралу Апраксину он писал: «Галерному мастеру французу доктор весьма велел ехать к водам на Олонец, а он не очень хочет; изволь его неволею выслать».
Под надзором царских указов находилась также и духовная жизнь подданных. Царю стало известно, что многие прихожане нерегулярно посещают церковь, а некоторые из них и не исповедуются. Тут же издается указ, обязывавший всех ходить в церковь в воскресенье и праздничные дни. Специальные указы регламентировали поведение прихожан в церкви: они должны были во время богослужения стоять «в безмолвии» и слушать проповеди «со всяким благоговением». Запрещались в церкви «разглагольствования» и подача челобитных должностным лицам.
Наконец пришло время отправляться подданному в лучший мир. Царские указы не относились безразлично и к судьбе умершего. Где его хоронить? На этот вопрос отвечал указ: «внутри градов не погребать». Исключение допускалось только для «знатных персон». В чем хоронить? В гробах, выдолбленных из толстых сосновых деревьев — запрещалось, равно как запрещалось сколачивать гробы из дубовых досок. Строительный материал для гробов определяли указы: разрешалось использовать доски и стволы деревьев менее ценных пород.
Законодательство Петра отличалось не только регламентарным характером, но и публицистической направленностью. Каждый указ, составленный царем, не ограничивался установлением какой-либо нормы, он обязательно убеждал подданного в целесообразности, разумности ее введения.
Петр однажды записал афоризм, вытекающий из его рационалистических взглядов: «Выше всех добродетелей рассуждение, ибо всякая добродетель без разума — пуста». Царь, обращаясь к разуму подданного, считал необходимым прибегать к «рассуждению», мотивируя целесообразность той или иной меры практическими выгодами. Излюбленным словом, чаще всего встречающимся в мотивировочной части петровских указов, были слова «понеже» и «для того». По наличию этих слов можно почти безошибочно установить, что автором указа был Петр.
Почему хлеб надо было убирать косами вместо серпов? Петр разъясняет: «понеже» уборка новым способом выгоднее — «средний работник »а десять человек сработает». Почему гонт надо изготовлять из бревен, а не из досок? «Для того», поясняет царь, что из бреша получается 20-30 гонтин, а из доски только четыре-пять. Какая нужда заставила приступить к строительству обводного Ладожского канала? Петр и здесь не упустил случая дать объяснение: «Понеже всем известно, какой убыток общенародный есть сему новому месту (то есть Петербургу) от Ладожского озера».
Петр, однако, не уповал на магическую силу своих разъяснений. Более того, царь не верил, что разума его подданного достаточно, чтобы усвоить целесообразность той или иной меры. Недостаток разума должен был компенсировать страх. Всякой новой норме сопутствовало принуждение, причем в России оно, по мнению Петра, было тем более необходимым, что она отставала от передовых стран Западной Европы: к принуждению прибегают даже в таком «заобыклом» государстве, как Голландия, тем паче оно необходимо у нас, «яко у новых людей во всем». «Сами знаете, — делился своими мыслями Петр с одним из сановников, — хотя что добро и надобно, а новое дело, то наши люди без принуждения не сделают». Поэтому почти каждый указ, регламент, инструкция заканчивается угрозой применения наказания.
В установлении меры репрессий Петр проявлял величайшую изобретательность. Их амплитуда колебалась от взыскания сравнительно мелкого денежного штрафа до конфискации всего имущества, от физических истязаний и ссылки на каторгу до смертной казни. За разговоры богомольцев велено взимать штраф, не выпуская из церкви, по рублю с человека; продавцов русского платья и сапог, равно как скоб и гвоздей, которыми подбивали русскую обувь, ждала каторга. Браковщики пеньки, укладывавшие в тюки гнилой товар или камни, подлежали казни. Чиновники коллегий за однодневный прогул подвергались вычету жалованья за месяц, а за каждый час преждевременного ухода из коллегии — удержанием недельного жалованья. Устанавливались наказания за не относящиеся к службе разговоры, волокиту и т. д. Петр предусмотрел и тот случай, когда какой-нибудь канцелярист не располагал средствами, чтобы уплатить штраф. Тогда он должен был отработать сумму штрафа каторжной работой на галерах.
Мера и характер наказания зависели от социальной принадлежности провинившегося. Составленный Петром «Устав воинский» для «начальных людей» предусматривал наказания, наносившие ущерб «чести», такие, как лишение чина и жалованья, шельмование, в то время как для остальных предназначались «обыкновенные телесные наказания» и «жестокие телесные наказания», то есть
битье батогами и шпицрутенами, держание скованными в железа, клеймение, ссылка на каторгу, нанесение телесных повреждений: отрубание пальцев, руки, обрезание ушей и т. д. Многочисленные указы грозили беглым рекрутам, драгунам, солдатам и матросам смертной казнью, а тем, кто их приютил, — лишением чина и конфискацией имущества. За держание беглых крестьян помещик подвергался денежному штрафу, а беглый крестьянин — телесному наказанию.
Служебное рвение чиновников, выполнение многочисленных предписаний правительства всеми категориями населения — крестьянами, горожанами, духовенством и дворянами — стимулировались устрашающими наказаниями. Кажется, Петр-законодатель был одержим двумя взаимно исключавшими страстями: поучать, наставлять и наказывать, угрожать. Это дало основание великому Пушкину заметить, что Петр в одних случаях проявлял обширный ум, исполненный доброжелательства и мудрости, а в других — жестокость и своенравие. Часть указов Петра, «кажется, писаны кнутом», сказал поэт.
Петру казалось, что уже можно было пожинать плоды многолетних трудов: обеспечен выход к морю, введены новые учреждения, составлены для них регламенты, опубликованы сотни указов со всякого рода наставлениями. Казалось, что «часы», о которых он много лет мечтал, и стрелки, которые могли показывать «счастливое время», уже сконструированы и безотказно действуют.
На самом деле «часы» всякий раз давали обратный ход, как только стрелки двигались к воображаемому царем «всеобщему благу». Жизнь в антагонистическом обществе, основанном на жесточайшей эксплуатации, произволе и классовом угнетении, развивалась по своим законам, жестоко насмехалась над указами, объяснявшими, как лучше и проще всего добиться блаженства и довольства всех подданных. Вместо «гармонии» рождались новые социальные противоречия, вместо общего согласия — классовая борьба, которую не могли ни преодолеть, ни остановить новые учреждения, новые указы, новые регламенты.
Видел ли Петр противоречия между «добрыми порядками» на бумаге и далеко не добрыми порядками в жизни? Не только видел, повседневно наблюдал, но и по- своему пытался их преодолеть. Новых средств он не искал, всецело полагаясь на испытанную и, как ему казалось, оправдывавшую себя штрафную дубинку и репрессии. Штрафную дубинку он постоянно удлинял и увеличивал ее вес, чтобы наносимые ею удары стали более ощутимыми. Ужесточил он и репрессии, так что угрозы «лишить имения», «сослать навечно на галеры», «казнить смертью» стали чаще, чем прежде, появляться в указах.
Угрозы чиновникам, даже самого высокого ранга — сенаторам, — сыпались как из рога изобилия. В июле 1713 года Петр предложил сенаторам в трехмесячный срок произвести расследование пяти-шести важнейших доносов фискалов. Меру наказания он определил сам: виновников, «которые для своих польз интерес государственный портят», велено казнить. Зная, однако, что сенаторы совсем не склонны проявлять рвение при разоблачении казнокрадов, царь их предупредил: «И ежели инако в том поступите, то вам сие будет». Другим указом «всем чинам, которые у дел приставлены, запрещалось брать взятки, выступать подрядчиками. «А кто дерзнет сие учинить», того ожидали телесные наказания, конфискация имущества и даже смертная казнь. Чиновники, однако, «дерзали».
Собиратель преданий о Петре Яков Штелин записал один любопытный рассказ. За достоверность его поручиться нельзя, но он достаточно рельефно отражает эпоху, нравы и моральный облик государевых услуг.
Царю стало известно о каком-то московском стряпчем, отличавшемся двумя качествами, высоко ценимыми Петром: он досконально изучил все законы, а его бескорыстие было столь безупречным, что он предпочитал проиграть судебный процесс, чем выиграть его, если опекаемый им подзащитный был действительно виновен.
Петр пожелал лично познакомиться с законником, имел с ним продолжительный разговор о запутанных судебных казусах и, обнаружив в нем честного и знающего человека, назначил его главным судьей в Новгородскую провинцию. Через несколько лет царь узнает, что бывший стряпчий стал брать взятки.
— Я от тебя сего никогда не ожидал. Что же тебя к этому понудило?
— Не иное, как то, что я одним моим жалованьем за все свои труды и работу едва имел нужное пропитание, а для жены и детей не мог ничего приобрести, не вступая в долги. Сколько же, ты думаешь, надобно, чтобы ты был доволен, судил справедливо и не брал взяток?
— По крайней мере, еще столько же, сколько ныне получаю.
Царь назначил судье сверх двойного жалованья еще половину, но предупредил, что если он будет уличен во взятках, то кончит жизнь на виселице.
Некоторое время судья отправлял должность без нареканий, но потом вновь стал брать взятки. Петр, наблюдавший за службой судьи, уличил его в преступлении и велел повесить.