Благодаря высокоразвитой культуре тела, эти движения приобретают большую красоту и выразительность. Выкристаллизовываются особые формы походки, манеры стоять, садиться, брать в руки вещи, появляется необычайная четкость в самых судорожных проявлениях аффектов—гнева, радости, страсти. Театрализованная, внешне декоративная, жизнь японского феодала составляет благодарный материал для сцены, экрана или гравюрной доски. Здесь пластическая выразительность тела, декоративный арабеск одежды и прическа самурая чрезвычайно остро монтируются с геометрической узорностью японского жилища, создавая единство линейной ритмики целого.
На принципе линейного монтажа создавалась японская гравюра. Этот принцип входит в конструкцию японского театрального эпизода и японского кино-кадра. Наруками, сделанный гениальным японским гравером Сяраку, органически связан со сценической конструкцией Наруками в театре «Кабуки».
Японские актеры, играющие самураев, с детства усваивают пластическую культуру тела, мастерство жеста и движения. Ценность этого пластического актерского материала получает в японском кадре самодовлеющее значение и предопределяет структуру этого кадра и его роль в фильме. Японский кадр строится на игровом, актерском куске, на высокой культуре актерского жеста.
Установкой на игру актера и объясняется чрезмерная длительность этих игровых кусков в японском кадре, которая нам, привыкшим к «молниеносной» расчлененности американского игрового куска, совершенно чужда. Особую область техники японского актера составляет искусство фехтования, умение владеть мечом. Образ меча оплетен целым кружевом романтических поверий. Для японца меч — почти одушевленное существо. Он часто бывает объектом вожделения, страсти и ненависти, не менее, чем человек. И, конечно, он же герой целого ряда событий, похищений, процессов, распрей, а зачастую и распределитель земных благ, состояний, титулов... В связи с этим рубка на мечах является непременной принадлежностью каждой самурайской фильмы.