Четырехлетний план
21 августа 1976 года Пол Пот созвал заседание «партийного центра» (Центрального Комитета), чтобы представить Четырехлетний план строительства социализма в сфере сельского хозяйства, промышленности, здравоохранения и социального обеспечения, образования ит. д. Вступление плана в действие было намечено на начало 1977 года. На самом деле он вступил в силу на «заседании по сельскому хозяйству» в конце 1975 года, которое состоялось после консультаций партийного центра и различных зон. Об этом вновь заговорили на более длительном заседании, собранном в конце июля. В обоих случаях Пол Пот представил план как свершившийся факт; вопрос об обеспечении либо обсуждался приглушенно, либо не обсуждался вовсе.
По сути дела, план был нацелен на построение социализма в Камбодже за четыре года. Для этого предполагалось провести коллективизацию сельского хозяйства и промышленности, а также расходовать средства, вырученные от экспорта сельскохозяйственной продукции, на финансирование сельскохозяйственного производства, легкой и, в конечном итоге, тяжелой промышленности. По иронии судьбы, накопление капитала должно было происходить в обществе, где деньги, рынок и частная собственность были отменены.
В плане воплотились четыре навязчивых идеи Пол Пота: коллективизм, революционная воля, автаркия и переход власти к беднякам. Пол Пот рассматривал этот документ как средство, при помощи которого Камбоджа могла ускоренным путем прийти к социализму. Невыполнимость и абсурдность большей части предложений, содержавшихся в плане, отражают слепую веру в возможность успеха тех, кто этот план составлял. Когда эгоцентричный режим в Камбодже стал ускоренным образом добиваться выполнения показателей плана, это привело к гибели десятков тысяч граждан. В борьбе за выполнение плановых показателей низшие партийные кадры и должностные лица, опасавшиеся репрессий, требовали невыполнимого от подчиненных — людей, от имени которых революция якобы и проводилась.
План был рассчитан на основе данных 1960-х годов. Его составители не обратили внимания ни на демографические и экологические изменения, произошедшие с той поры, ни на разрушения, которые принесла с собой гражданская война. План никак не был связан с длительными исследованиями. Вместо этого он отражал замечание одного камбоджийского чиновника, сделанное им в конце 1975 года: «Когда у народа пробуждается политическое сознание, он может сделать все что угодно... Наши инженеры не в состоянии сделать то, что способен сотворить народ». Создатели плана считали, что достижение плановых показателей станет легким делом для народа, который расправился с американским империализмом. Одна «штурмовая атака» была не хуже другой.
После апреля 1975 года камбоджийцев неоднократно побуждали «строить и защищать» (косанг нунг капеа) свою страну. Слово «независимость» (аекареач) часто употреблялось вместе со словом «господство» (мочаскар), чтобы выразить национальный идеал. Для десятков тысяч молодых камбоджийцев понятия «независимость господство», обозначавшие ответственность за будущее и отказ от прошлого, несомненно, были привлекательны. Также их волновало чувство собственного достоинства и значимости, новое для Камбоджи. После такой сокрушительной победы Камбоджа стала неповторимой, и иностранные модели развития ей не подходили. Беседуя с лаосской делегацией в декабре 1975 года, Иенг Сари точно заметил: «В настоящее время наш камбоджийский народ сам правит своей судьбой, твердо удерживая в своих руках революционное управление и строительство нового общества». Преимущество Камбоджи по сравнению с Лаосом, тесно связанным с Вьетнамом и вьетнамским коммунизмом, было яснее ясного.
По мнению Пол Пота, «независимость-господство» должно было вырасти из экономической самостоятельности. Как ему представлялось, экономическую независимость Камбоджа обретет, зарабатывая иностранную валюту на экспорте сельскохозяйственной продукции. Циникам такой подход мог показаться чем-то сродни поборам в колониально-зависимой стране, где отсутствовали материальные стимулы. Разница заключалась в том, что эти сделки должны были обогащать не угнетателей, а бедняков и безземельное крестьянство, которые превратились в хозяев страны. Поскольку денежное обращение было отменено, вся иностранная валюта, как считалось, будет напрямую приносить пользу народу. «Остатки капитализма» (и неравенства) не выживут без денежного обращения.
Пол Пот хотел запустить этот процесс немедленно. Позволить экономике бесконтрольно развиваться в течение года, считал Пол Пот, означало возродить капитализм, а этого допускать нельзя. В преамбуле к плану он отмел возможные возражения, в том числе и те, которые касались выгод более медленного развития, заявив: «Мы намерены быстро возродить страну и построить социализм — тоже». Камбоджа была несопоставима с более осторожными государствами. «У нас иной характер, — сказал Пол Пот. — Мы движемся быстрее».
Тем не менее на пути достижения «независимости-господства» возникло много препятствий. Камбоджа не располагала экспортными минералами, у нее было мало квалифицированных рабочих и еще меньше технократов, кроме того, промышленный сектор находился в зачаточном состоянии. Экспорт ограничивался сельскохозяйственной продукцией. Самым важным экспортируемым продуктом был рис. Он стал ключевым моментом Четырехлетнего плана. Пол Пот придавал этому злаку почти метафизическую ценность, тесно связывая его с недавно наделенными властью сельскими бедняками. Еще до обнародования плана партия запустила в массы лозунг «Три тонны [необрушенного риса, риса-сырца] с гектара», который вскоре превратился в национальную идею. Сам лозунг, хотя это и не признавалось, перекликался с кампанией, запущенной в Китае вице-премьером Хуа Гофеном ближе к концу 1975 года. Цифра в три тонны с гектара указывает на то, что руководители Камбоджи еще не выработали собственных сельскохозяйственных лозунгов и политики — то, что было достаточно хорошо для Китая, должно подойти и Камбодже.
Эта спешка и необдуманность неудивительны. Едва ли кто-нибудь из лидеров партии когда-либо выращивал, пересаживал и собирал рис, чтобы прокормить семью. Хотя они и знали, что три тонны с гектара нельзя собрать в ходе несогласованных «штурмовых атак», даже для запланированных показателей эта цифра была нереально завышена. До 1970 года на полях Камбоджи в среднем собирали меньше тонны риса-сырца с гектара. Большая часть этого риса была посредственного качества и выращивалась на семейных наделах без удобрений и применения машинной техники. Лозунг партии требовал, чтобы средний урожай в Камбодже увеличился втрое, причем не за счет более развитой технологи или материальных стимулов, а как свидетельство коллективной революционной воли народа и переключения военного рвения на экономическую сферу. «Сможем мы выполнить План или нет? — задавал Пол Пот риторический вопрос. — Ответ состоит в том, что мы сможем выполнить его по всем статьям; доказательством этому служит наше политическое движение» (курсив добавлен автором).
Самые высокие показатели по сельскохозяйственному производству планировалось получить на северо-западе страны, в провинциях Баттамбанг и Пурсат. В проекте плана один из партийных представителей назвал эту зону «полем битвы номер один». В этой зоне планировалось увеличить площадь земель, с которых собиралось по два урожая риса в год, с 60000 гектаров в 1977 году до 200000 гектаров в 1980, что должно было обеспечить 40 % всего двойного урожая риса в стране. Свыше 140000 гектаров необрабатываемой и непродуктивной земли нужно было распахать и засеять. В итоге северо-западу было предназначено обеспечивать 60% камбоджийского экспортного риса в 1977—1980 годах.
Большую часть сельскохозяйственных работ на северо-западе выполнял почти миллион «людей 17 апреля», выселенных из Пномпеня и Баттамбанга. На протяжении двух последующих лет этих мужчин и женщин заставляли расчищать рисовые поля, рыть каналы, строить дамбы и деревни, отвоевывая пространство у малярийных лесов. Десятки тысяч людей умерли от недоедания, болезней, казней и переутомления. Их гибель, когда о ней стало известно властям в Пномпене, стала лишним доказательством того, что где-то действовали «враги». «Новых людей» можно было уничтожать без сожаления из-за их многочисленности и из-за того, что они были «классовыми врагами» революции. Многие уцелевшие вспоминают ужасный афоризм, издевательски сказанный о них партийными кадрами: «Не дорого досталось — не жалко потерять».
Как надеялся Пол Пот, в результате резкого увеличения урожаев риса по всей стране Камбоджа будет производить 26,7 миллиона тонн риса-сырца, напомнив тем самым изобилие ангкорских времен, обеспеченное, по мнению Пол Пота, государственным управлением. Считалось, что масштабные ирригационные работы сделают эту цель достижимой. Около половины произведенного риса нужно было сохранить на семена, пищу, а также для «резервов и социального обеспечения». Реализация экспортного излишка должна была принести Камбодже 1,4 миллиарда долларов. Этот доход, в свою очередь, предназначался для закупки сельскохозяйственных машин, инструментов, удобрений и инсектицидов, которые помогли бы расширить сельскохозяйственное производство. Примерно две трети вырученного от продажи риса дохода предполагалось направить в зоны, где выращивался рис, а остатки держать в резерве для приоритетных национальных целей. Ожидалось, что расходы на оборону за четыре года вырастут до 37 миллионов долларов, из которых 23 миллиона должно было пойти в юго- и северо-западную зоны, граничившие с Таиландом. На более позднем этапе иностранную валюту планировалось использовать для финансирования промышленного строительства.
К несчастью, риса-сырца в 1976—1977 годах было произведено гораздо меньше, чем ожидалось, особенно на северо-западе, где почти все запасы риса, предназначенные для внутреннего потребления, были записаны партийными работниками как излишки и исчезли в неизвестном направлении. Какая-то часть этого риса ушла на экспорт в Китай. К концу 1976 года большинство «новых людей» на северо-западе страдали от голода. В1977 году ситуация ухудшилась, когда тысячи людей умерли от истощения, а другие перестали хорошо работать из-за болезней и нехватки еды. Известия об этой ситуации доходили до «вышестоящей организации» с опозданием, и поскольку несогласие с мнением организации приравнивалось к государственной измене, в докладах с мест никогда не критиковался план или его создатели. Вместо этого наверх всегда шли хорошие новости, вызывавшие у верхушки партии безосновательный оптимизм, тогда как на самом деле показатели производства риса падали.
Более половины таблиц в Четырехлетием плане было связано с рисовой кампанией. Другие сельскохозяйственные культуры — джут, кукуруза, кокосовые орехи, табак и хлопок — тоже были упомянуты, однако им уделялось меньше внимания. Как-никак ожидаемый от этих культур доход (29 миллионов долларов) едва дотягивал до 2 % того, который планировалось получить. В общем и целом, части плана, не относившиеся к рису, по-видимому, писались в спешке и были плохо продуманы. Судя по всему, текст плана был составлен так, чтобы отразить приоритетные цели партийных лидеров, сделавших ставку на рис.
Об инфраструктуре сельского хозяйства говорилось вскользь. Производство «натуральных удобрений» (отходов жизнедеятельности людей и животных) должно было увеличиться от 5,6 миллионов тонн в 1977 году до 8,9 миллионов тонн в 1980, хотя за счет чего это будет происходить, непонятно. Как ожидалось, новые заводы будут давать несколько тысяч ирригационных насосов. Откуда возьмутся материалы для этих насосов, фонды и рабочая сила, не уточнялось. В другой таблице отмечалось, что в 1979 году Камбоджа «приобретет завод по производству ДДТ», но как и на какие деньги это будет осуществлено — об этом тоже умалчивалось. Точно так же, там, где шла речь о необходимости увеличения поголовья тяглового скота и прочего домашнего скота, а также расширения рыбных промыслов, обращалось мало внимания на финансирование, потребности в рабочей силе, ветеринарию или снижение риска. Навязчивой идеей Пол Пота стал рис. «Если у нас есть рис, у насесть все», — было передано по радиостанции «Пномпень» еще в мае 1975 года. При чтении плана создавалось ощущение, что он просто пропитан революционным пылом. Если сравнивать это «рвение» с гибельными результатами плана, то его можно было бы считать синонимом дилетантства, невежества и принятия желаемого за действительное.
Кроме того, в плане говорилось о промышленном и технологическом развитии. На первом месте стояла легкая промышленность, которая должна была финансироваться за счет экспорта сельскохозяйственной продукции. В плане мало что было сказано о том, какие товары должны занять приоритетное место или откуда появятся сырье и рабочая сила. Вместо этого указывалось на то, что будут созданы отрасли, «производящие товары, предназначенные для повседневного использования, например... одежду, москитные сетки, одеяла, циновки, обувь, шляпы, столы, буфеты, стулья, тарелки, горшки, сковороды, ложки, баки для воды, кувшины... чашки, зубные щетки, зубную пасту, расчески, ножницы, мыло, полотенца, медицинское оборудование, муслин, хлопок-сырец, алкоголь, ножи, топоры, серпы, плуги, одежду, кожу ит. д.» (курсив добавлен автором). Этим сваленным в одну кучу «производствам» было предназначено давать «60— 100 %» продукции к 1980 году. О приоритетах и распределении ресурсов ничего сказано не было.
«Строительству тяжелой промышленности» в Четырехлетием плане было отведено побольше места, хотя и предполагалось, что индустриализация начнется лишь после завершения Четырехлетнего плана. Рассуждая на эту тему, лидеры партии рисовали в воображении светлые картины будущего, в котором бурно развивающийся промышленный сектор обслуживался возросшим пролетариатом. Как ни крути, рядом с рисовыми полями на гербе Камбоджи появились и заводы с дымящими трубами, к тому же треть кандидатов в Национальное Собрание числилась «рабочими». Роста промышленности нужно было достичь без оглядки на ресурсы, финансы и возможности. И вновь отсутствие у партийных лидеров знаний, касающихся промышленности, и их отказ от услуг экспертов означало, что их плановые предложения обречены на провал, за исключением тех, которые можно было выполнить при техническом содействии других стран. По большому счету, именно так и произошло: помощь Китая и Северной Кореи способствовала обновлению дореволюционного производства и созданию нового. Кроме того, в плане говорилось о непроверенных нефтяных месторождениях, угольной промышленности («если у нас есть хотя бы какой-нибудь уголь, мы найдем его») и строительстве «чугуноплавильного завода заграничного стандарта», несмотря на то, что в стране не было разработанных месторождений железной руды. Камбоджа никогда не располагала собственными ресурсами для индустриализации.
Завершающие разделы плана, по-видимому, писались совсем второпях. Например, в разделе «Торговля» «импорт» состоит из «болтов и гаек, запасных деталей, промышленного оборудования и сельскохозяйственных машин, товаров, необходимых для жизни людей, и материалов для национальной обороны». В разделе «Туризм» значится лаконичное замечание: «Должны организовать: гостиницы, водоснабжение, электричество... места отдыха». В разделах по здравоохранению и социальному обеспечению подчеркивалась важность традиционных знахарей (круу кхмер), использовавших местные лекарства. Предпочтение, отданное традиционной медицине, отражало триумфаторские настроения режима, перекликалось с политикой задействования «фельдшеров» в Китае и рассматривалось как способ экономии денег. Последствия плохо продуманной медицинской программы оказались плачевными. В воспоминаниях уцелевших людей то и дело встречаются наводящие ужас рассказы о самоуверенных, неподготовленных практикующих врачах в сельской местности, многим из которых было меньше пятнадцати лет, и о том, как режим настаивал на дореволюционных (а в действительности — доколониальных) методах лечения, не уделяя должного внимания гигиене и диагностике. Во многих районах заболевшие люди получали меньше еды, чем те, кто мог работать. Реальные дела подменялись громкими словами. В разделе «Общая гигиена», к примеру, план предлагал «развить массовое движение за общую гигиену в каждой сфере», однако подробности при этом опускались.
В плане подчеркивалась важность ускорения темпов коллективизации. Это напрямую связывалось с общественным благосостоянием. «В 1977 году будет два десерта в неделю. В 1978 — один десерт каждые два дня. А в 1979 сладкое будет каждый день и т. д.» Это жуткое обещание было единственным материальным стимулом, фигурировавшим в плане.
Один из аспектов коллективизации, о котором в плане умалчивалось, состоял в развитии сети общепита. Людей заставляли принимать пищу в больших столовых, а не дома, с семьей. В результате проведения этой политики, начатой с 1977 года, семьи лишались еды и возможности ее готовить, а также общаться за столом. По Словам партийного представителя, «капиталистическая структура», при которой родственники ели вместе, по-прежнему существовала в Китае и Северной Корее и замедляла дальнейшие революционные успехи этих стран. «Пока существует капиталистическая система, — заявил этот человек, — она будет... оставаться препятствием на пути социалистической революции».
Связь между семьей, институтом частной собственности и контрреволюционными идеями была установлена в XIX веке бессменным коллегой Маркса Фридрихом Энгельсом. Впрочем, кхмеры XX столетия так и не поняли, каким образом совместная семейная трапеза подвергает опасности революционный процесс и как люди, чей ежегодный доход в дореволюционные времена не превышал ста долларов, могут быть причислены к «капиталистам» или «буржуазии». Это великодушно — утверждать, что общие обеды, как и вся эта политика, вводились для пользы простых кхмеров. Однако более вероятно, что она была нацелена на укрепление контроля над народом.
Самый короткий раздел в плане — всего три страницы — отводился «культуре, грамотности, искусству, технологии, науке, массовому образованию, пропаганде и информации». Коммунисты отвернулись от «двухтысячелетней истории», отвергли многогранную камбоджийскую культуру, все это время доставлявшую удовольствие и привилегированным слоям общества, и простым людям. Высокая культура, доступная и крестьянам, включала сложные танцы, инструментальную и вокальную музыку, высокоразвитые навыки декоративного искусства (отразившиеся в плетеных тканях, бронзовых изделиях, резьбе по дереву и росписях буддийских храмов), а также давнюю традицию устной и письменной поэзии, не говоря уже о «феодальном» величии Ангкора. Сюда входили и утонченные буддийские поучения, толкования священных текстов и обширная коллекция ориентированных на морально-этические вопросы стихов, известных как чбаб.
Руководители Демократической Кампучии, находясь в эйфории от поражения американцев и лозунгов в духе «Три тонны с гектара», считали, что этим периферийным сторонам бытия не следует уделять внимание до тех пор, пока не будут решены проблемы экономики. Это довольно великодушное толкование. Более вероятно, что они презрительно или с опаской относились к индивидуальным удовольствиям, которые культура, в широком смысле этого слова, всегда предлагала простым кхмерам.
Бесспорно, малоимущие камбоджийские крестьяне в течение нескольких сотен лет обходились без науки, технологии, грамотности, массового образования, пропаганды и информации. Они находили удовольствие в своей повседневной жизни, используя такие элементы, как семейные отношения, религию и ритуалы, дружбу, путешествия «дикарями» (дао лень,), совместные трапезы и болтовню. Вероятно, они не употребили бы слово вапп’тоа («культура») для описания того, что делали, однако наслаждались культурой «сверху», посещая буддийские церемонии, публичные чтения стихов и принимая в своей деревне членов королевской семьи.
Камбоджийские сельские бедняки были готовы принять революцию, однако многие из них не желали менять уклад своей размеренной жизни. Исключение составляли безземельные крестьяне, подростки и те, кто принял учение марксизма-ленинизма. Крестьяне предпочли бы трудиться, используя новейшие достижения науки и техники, сохранив при этом свой культурный багаж, особенно в тех случаях, когда «культура» спускалась к ним «сверху». Не правда ли, в людях, незнакомых с нищетой и сельской жизнью, но строивших на пустом месте государство, чувствуется нечто зловещее, даже отталкивающее? Коммунисты пытались насильно превратить аграрную страну в индустриальную, не имея для этого ни знаний, ни ресурсов. Действуя якобы во благо сельских жителей, они требовали от крестьян невозможного, при этом запрещая людям пользоваться выгодами, которые дает образование, а также лишая их радостей семейной жизни.
Революционная культура резко порывала с прошлым. Обсуждая план, представитель партии зашел так далеко, что заявил следующее: «Если бы мы избрали [дореволюционную] „культуру” [в качестве основы для образования], это обернулось бы смертельной катастрофой для Партии». Эти идеи перекликались с теми, что вто время занимали умы китайцев. Единственным проявлением культуры, упомянутым в плане, были революционные стихи и песни, хотя еще до этого в плане говорилось о «книгах для чтения» как об элементе повседневной жизни наряду с «легким изучением политики и культуры» (курсив добавлен автором). Что касается стихов и песен, то в них должны были «описываться достойные образцы... строительства социализма».
По поводу образования в плане отмечалось, что лозунгом Камбоджи станет «половину работай, половину учись» (как в Китае), что начальное образование будет введено «начиная с 1977 года», а среднее — «одновременно... в некоторой степени» (курсив добавлен автором). Когда-то увлекавшиеся книгами лидеры партии были заинтригованы идей «неграмотной» практики. В действительности, хотя в период Демократической Кампучии и было выпущено несколько базовых учебников, до 1978 года в стране было открыто, по-видимому, считанное количество начальных и ни одной средней школы. Предложения плана относительно среднего образования были полной утопией, тем не менее программы по истории вызывают некоторый интерес. На уроках истории должно было рассказываться о «революционной борьбе народа, революционной борьбе за страну, за демократию, социалистическую революцию и за строительство социализма».
На последних страницах плана снова говорится о значении партии для Камбоджи и важности партийного центра для партии. «Решающий фактор — это Партия... Если Центр охватит все, все охватит и Партия... тоже сделают армия и народ».
Понятно, что Четырехлетний план был сделан наспех и кое-как, страдал наивностью и недостатком информации. Его можно рассматривать почти как ритуальное представление, часть превращения Камбоджи в настоящее коммунистическое государство. При ознакомлении с планом складывается такое ощущение, что он был написан в качестве подражания другим социалистическим странам, а не с серьезной целью улучшить материальное благосостояние камбоджийского народа. Это была грубая, бестолковая и, возможно, отчаянная попытка Пол Пота «ухватиться за колесо истории» — любимое выражение красных кхмеров — чтобы получить контроль над будущим Камбоджи.