Преследование фантастического «шабаша ведьм» превращалось в самый доподлинный судебный шабаш.:
Основными методами допроса были: презумпция виновности; достаточность любого слуха для начала дела; сокрытие от арестованной имен свидетелей; принятие во внимание только показаний, неблагоприятных для обвиняемых, включая даже показания детей, а также заведомых преступников; запрещение, как правило, иметь адвоката; дозволенность любых уловок при допросе и, конечно, пытка, продолжавшаяся до тех пор, пока не делались признания и не назывались имена «сообщников». При таком подходе высказываемые подсудимыми сомнения в компетенции судей вели к пыткам даже в тех случаях, когда сами судьи сомневались в виновности подсудимых . На решение судов по ведовским делам не могли приноситься жалобы в вышестоящие инстанции. Уже арест сопровождался конфискацией имущества. Эти принципы ведения дел в инквизиционных трибуналах в основном были восприняты и светскими судами (лишь во второй половине XVIII в., да и то очень робко, кое-где наблюдалось стремление отказаться от некоторых из этих правил).
Пытка была главным звеном в ведовских процессах. Ее применение оправдывали не только «необходимостью»: иначе ведьм, которым помогает дьявол, не принудишь к признанию. Доводы скептиков, что пытками можно вырвать признание у любого невиновного, отвергались еще более неожиданным аргументом. Демонологи вроде Дельрио разъясняли, что господь по своей неизмеримой благости никогда не допустит, чтобы при искоренении бесовских слуг пострадали невинные. На основе такой логики каждый арестованный превращался в виновного. Это убеждение подкреплялось тем обстоятельством, что во многих местностях никто не выходил из застенков живым. А во время самих пыток любое поведение жертвы считалось признаком вины, тем более что подразумевалось незримое присутствие при допросе сатаны.
Вот что рассказывает современник—противник процессов Фридрих Шпее: «Если обвиняемая вела дурной образ жизни, то, разумеется, это доказательство ее связи с дьяволом; если же она была благочестива и вела себя примерно, то ясно, что она притворялась, дабы своим благочестием отвлечь от себя подозрения в связи с дьяволом и в ночных путешествиях на шабаш. Если на допросе она обнаруживает страх, то ясно, что виновна: совесть ее выдает. Если же она, уверенная в своей невиновности, держит себя спокойно, то нет сомнений, что она виновна, ибо, по мнению судей, ведьмам свойственно лгать с наглым спокойствием. Если она защищается и оправдывается против возводимых на нее обвинений, это тоже свидетельствует о ее виновности; если же в страхе и отчаянии от чудовищности возводимых на нее поклепов она падает духом и молчит, это уже прямое доказательство ее преступности... Если несчастная женщина на пытке от нестерпимых мук дико вращает глазами, для судей это значит, что она ищет глазами своего дьявола; если же она с неподвижными глазами застывает в напряженной позе, это значит, что она видит своего дьявола и смотрит на него. Если она находит в себе силу переносить ужасы пытки, это значит, что дьявол ее поддерживает и что ее необходимо терзать еще сильнее. Если она не выдерживает и под пыткой испускает дух, это значит, что дьявол ее умертвил, дабы она не сделала признаний и не открыла тайны».
А активный поборник гонений, светило германской юриспруденции протестант Бенедикт Карпцов, как бы подтверждая выводы Шпее, делает, например, такие заключения: «Поскольку из актов явствует, что дьявол так прихватил Маргариту Шпарвиц, что она, не пробыв и получаса растянутой на лестнице, с отчаянным криком испустила дух и свесила голову, откуда видно было, что дьявол умертвил ее изнутри ее тела, и так как нельзя не заключить, что с ней дело обстояло неладно, ибо она ничего не отвечала во время пытки, то ее мертвое тело, согласно справедливости, должно быть закопано живодерами между виселиц». Карпцов признавал, что пытался часто злоупотребляли, вырывая ложные признания. Тем не менее этот святоша, хваставший, что прочел Библию 53 раза от корки до корки, настаивал на применении пыток при допросе и даже способствовал усовершенствованию их методов. Вдобавок Карпцов разъяснял, что наказания заслуживают и те, кто только воображал, будто побывал на шабаше, поскольку это обличает преступное намерение вступить в связь с дьяволом. Самооговор под пыткой сам по себе становился преступлением.
Можно только поражаться силе духа некоторых подсудимых, подвергавшихся страшным мучениям. В Нордлингене в 1591 г. одну девушку пытали 22 раза. В другом случае протокол зафиксировал, что пытку возобновляли 53 раза!
Сохранились «Наставления по допросу ведьм», которые служили в XVI и ХУП вв. инструкцией для судей в германских княжествах и городах. Примером может служить инструкция, которая включена в состав Баденского судебного уложения 1588 г. Первоначально рекомендовалось добиться от подсудимой признания, что она слышала о ведовстве. Далее следует задать ей такие вопросы: «Не делала ли она сама каких-либо таких штучек, хотя бы самых пустячных, не лишала ли, например, коров молока, не напускала ли гусениц или тумана и тому подобное? У кого и при каких обстоятельствах удалось ей этому выучиться? С какого времени и как долго она этим занималась и к каким прибегает средствам? Как обстоит дело насчет союза с нечистым? Было ли тут простое общение, или оно скреплено клятвой? И как эта клятва звучала? Отреклась ли она от бога и в каких словах? В чьем присутствии и с какими церемониями, на каком месте, в какое время и с подписью или без оной? Получил ли от нее нечистый письменное обязательство? Писано оно кровью — чьей кровью — или чернилами? Когда он к ней явился? Пожелал ли он брака или простого распутства? Как он звался? Как он был одет и особенно какие у него были ноги? Не заметила ли она в нем каких-либо особых чертовских примет?» После этого следовал ряд вопросов, призванных выяснить самые малейшие детали «семейной жизни» с дьяволом. Далее шли вопросы о вреде, принесенном подсудимой: «Вредила ли она в силу своей клятвы людям и кому именно? Ядом? Прикосновением, заклятиями, мазями? Сколько она извела до смерти мужчин, женщин, детей? Сколько она лишь испортила? Сколько беременных женщин? Сколько скотины? Сколько напустила туманов и подобных вещей? Как, собственно, она это делала и что для этого пускала в ход?»
Другие вопросы делились на большие группы и касались способов полета на шабаш, присутствия там известных подсудимой людей, методов превращения ведьм в животных, церемоний на свадьбе с дьяволом, поедания малых детей, рецептов приготовления волшебной мази, добывания и подкидывания уродов в колыбели и многого другого, подобного уже перечисленному выше.
Этот подробнейший и детально разработанный вопросник, собственно, содержал уже и готовые ответы. Они могли расходиться лишь в частностях, которые просто относились к особенностям данного судебного казуса. Вместе с тем достигаемая степень единообразия в ответах считалась окончательным подтверждением, что исторгнутые пыткой показания полностью соответствовали истине. Судьи сознательно добивались этой «согласованности» в показаниях обвиняемых, отлично понимая, насколько она важна для доказательной силы признаний. О единообразии показаний как дополнительном свидетельстве их правдивости много писали главные авторитеты в области демонологии. То, что выходило за рамки такой «согласованности», выдавалось за следствие хитрости дьявола.
Зловещими нелепостями буквально пестрят протоколы ведовских процессов. Одну женщину обвинили в убийстве с помощью колдовства некоего Гейнца Фогеля, признали виновной и сожгли, хотя этот Фогель фигурировал как свидетель на суде!
Легкая доказуемость нелепости многих обвинений нисколько не облегчала положения подсудимых. В середине XVII в. в Англии священника Джона Лауеса, пытая бессонницей, довели до признания, что он колдовством сумел вызвать при спокойном море кораблекрушение близ Хариджа. Лауеса приговорили к смерти, не поинтересовавшись, было ли в указанное время кораблекрушение. В одном австрийском городе сожгли двух женщин за то, что «они много бродили по лесам в поисках кореньев»23. В Национальной библиотеке в Париже хранится «собственноручное» письмо дьявола Асмодея аббату Грандье, против которого в 1635 г. было возбуждено дело, приведшее обвиняемого на костер. На этом процессе была предъявлена «печать дьявола» в оригинале, а также заверенная официальная выписка из «адских архивов» 24. Известный гонитель ведовства де Ланкр приводит такой случай: один житель заподозрил свою служанку в полетах на шабаш. Чтобы уличить «ведьму», он привязал ее за ногу к стулу возле камина как раз в ночь, когда должен был происходить шабаш, и решил не смыкать глаз. Как только служанка пыталась заснуть, хозяин ее сразу же будил. Тем не менее, добавлял де Ланкр, дьявол восторжествовал, так как служанка все-таки побывала на бесовском сборище, призналась в этом и рассказала множество подробностей, подтверждая их еще другими показаниями...
Считали ли палачи свои жертвы действительно виновными в инкриминируемых им преступлениях? Во всяком случае далеко не всегда и не всех осужденных. Шпее рассказывает о своем разговоре с одним судебным чиновником. Тот без обиняков признал, что на ведовских процессах часто судят и невиновных, но это уже дело князя, который советуется со своей совестью. Дело же подчиненного лишь выполнять полученные приказы! Шпее добавлял, что примерно так же высказался и другой опрошенный им чиновник. Князь (речь явно шла о курфюрсте Кёльнском) заявил, что он возлагает всю ответственность на судей. Набожный Шпее добавлял, что так создавался поистине заколдованный круг. Были ли знакомы судьи и присяжные с аргументацией противников ведовских процессов? В общем и целом она была вполне известна и судьям, и специальным комиссарам, посылавшимся на места для искоренения ведовской скверны, и монархам, которые наделяли полномочиями этих комиссаров. Об этом дает представление книга некоего Генриха Шультхейса «Подробная инструкция, как вести инквизиционные процессы обвиняемых в страшном преступлении колдовства», вышедшая в 1634 г. в Кёльне.
Еще одна характерная и мрачная черта времени. Судьи во многих местах допрашивали подозреваемых в ведовстве, не знакомы ли они с книгами противников процессов — это было тяжким прегрешением,— а также.., с сочинениями самих демонологов, включая «Молот ведьм». Эти трактаты, по мнению властей, содержали слишком много сведений, способных смутить нехитрый разум паствы, и творения демонологов разрешалось читать лишь инквизиторам для пользы дела. Признание же в знакомстве с демонологическими исследованиями само по себе могло служить веской уликой против обвиняемых 25.
Гонение было немыслимо и без должной дисциплинированности и рвения судей. Эти дисциплинированность и рвение подогревались страхом за себя. Демонолог Дёльрио прямо разъяснял, что судья, не приговаривающий ведьму к смерти, вызывает сильное подозрение, не связан ли он сам с дьяволом. Преследование ведьм могло происходить только в социально-психологической атмосфере, насыщенной демонологической пропагандой, в обстановке общего террора, который затрагивал иногда также неугодных свидетелей, судей и присяжных. Шультхейс приводит нравоучительные примеры. Один из присяжных, не согласившийся с обвинением, был подвергнут пытке первой степени, от которой он, почти семидесятилетний старик, потерял сознание. По мнению Шультхейса, жертва вовсе не лишилась чувств: колдун просто заснул, что являлось обычным трюком у слуг дьявола и служило свидетельством связи с сатаной. Через несколько недель бывший присяжный умер в темнице. Подобные случаи были не единичными. Присяжному из небольшого германского городка Рейнбах Герману Лееру, выступавшему против осуждения невиновных, удалось бежать в Голландию. Там он выпустил книгу, рассказывающую о злоключениях его земляков, которые в 1631 г. откупились от присланного к ним расследователя по ведовским делам, но тот через несколько лет снова явился и принялся за свою кровавую работу 26. Леер приводит целый список непокорных присяжных, павших жертвой попытки воспрепятствовать гонениям. Интересно отметить, что Леер был знаком с доводами ряда противников преследования ведьм.
Доктор права, бургомистр города Трира Дитрих Фладе 20 лет состоял председателем суда; одно время он был также ректором университета, хотя этот пост по традиции занимали теологи. Бургомистр был советником правящего курфюрста-архиепископа. Долгое время Фладе ограждал Трир от колдовских процессов. Ему удавалось это делать даже после 1581 г., когда архиепископ Иоганн фон Шененбург предоставил свободу рук «охотникам за ведьмами». Под влиянием Фладе суд в своих решениях игнорировал признания, вырванные под пыткой. Это приводило в бешенство демонологов, начавших собирать улики против бургомистра. Пытка позволила получить показания 14 ведьм о том, что он присутствовал на шабаше. Была создана специальная комиссия для расследования дела. Фладе попытался бежать, но был пойман, посажен под домашний арест, а еще через несколько месяцев заключен в тюрьму.
Против Фладе были собраны показания не только ведьм, но и двух священников, признавших под пыткой и повторивших на очной ставке с Фладе, что они видели его на бесовском шабаше. Фладе ответил, что они видели лишь его образ, созданный отцом лжи. Видимо, это была сознательная линия, которую решил проводить в своей защите Фладе. Опыт судьи подсказывал ему, что невозможно выдержать пытки: он не хотел оговаривать других. Поэтому Фладе признал под пыткой, что был на шабаше. Его принудили, как обычно, сообщить имена людей, которых он там видел. Называя эти имена, Фладе оговаривал, что ему неизвестно, были ли там перечисленные им люди, или он узрел лишь их призраки, созданные бесовской силой... Через месяц пытка была повторена. Фладе теперь заставили сознаться в различных «преступлениях» вроде того, что он создавал гадов, бросая в воздух куски навоза. Тут же фигурировала и попытка извести колдовством курфюрста. Его процесс длился два года—необычайно долго для судов над ведьмами и колдунами. Сначала были казнены «сообщники» бывшего председателя суда 27. 15 сентября 1589 г. настал черед самого Фладе. «Когда шествие подошло к костру,— рассказывалось в современном отчете,— он, не сломленный духом, обратился к собравшейся толпе со словами, которые приличествовали обстановке, и советовал людям, чтобы они извлекли уроки из его судьбы, дабы избегнуть коварства и козней сатаны. Так, словом и делом, смягчал он гнусность своих преступлений и оправдывал перед согражданами свою казнь» 28 .
Судьи были явно не гарантированы от того, что они сами не окажутся на скамье подсудимых. Зато демонологи сулили им весьма сомнительные преимущества быть неуязвимыми для дьявольских чар. «Несомненно,— писал в 1605 г. французский теолог Лa Луаер,—что, сколь ни зловредны колдуны и ведьмы, они не могут нанести вреда тем, кто занят отправлением правосудия» .
Английские суды, разбирая дела ведьм, обычно не применяли пыток. Тем не менее около одной пятой (19%) ведовских процессов окончились обвинительными приговорами. Они были следствием либо самооговоров, либо свидетельских показаний, сочтенных судом достаточными для доказательства вины (по английскому праву в ряде случаев не требовалось собственного признания подсудимого). Примерно тысяча человек была казнена за колдовство—страшная цифра, хотя она выглядит небольшой в сравнении с числом жертв, которое вызвала «охота за ведьмами» в других западноевропейских странах.
Показания ведьм, полученные без применения пыток,— самооговоры не представляют ничего таинственного для современной психиатрии. Обычные фантазии расстроенного воображения, проявляющиеся в самых различных галлюцинациях, в духовной атмосфере XVI и XVII вв. как магнитом притягивались к такому центру, каким являлась фигура дьявола. Эти фантазии имели бы определенное единообразие, даже если бы не было ни инквизиции, ни «охоты на ведьм».
Благоприятный исход ведовского процесса был редчайшим исключением и имел место лишь тогда, когда у подсудимых появлялся—вопреки правилу — адвокат, притом влиятельный и ловкий юрист (и то если процесс происходил не в разгар гонений).
Попытки во время процессов ведьм выступать в их защиту если и были возможны, то только при полном признании веры в существование колдовства и при условии, что доказывалась невиновность лишь данной подсудимой. Шесть лет (1615 —1621 гг.) боролся великий астроном Иоганн Кеплер за жизнь своей матери, обвиненной в колдовстве и брошенной в тюрьму швабского города Леонберга. Ученому помогло знакомство с самим императором, который дорожил Кеплером как астрологом. Кеплер умолял вмешаться и вюртембергского герцога Фридриха.
С огромным трудом сын подсудимой добился, чтобы мать не пытали, нанимал адвокатов, получил право самому выступать ее защитником на процессе. Казалось, ему улыбнулось счастье, фрау Кеплер была освобождена, но в 1620 г. ее снова арестовали. Старой женщине в это время уже минуло 73 года. Отчаяние, новая борьба... И в течение всех этих схваток с инквизиторами Кеплер должен был делать вид, что вполне разделяет веру в ведьм, но лишь убежден, что отсутствуют доказательства, уличающие его мать. Судьи же не скрывали своего недовольства: слыханное ли дело, чтобы обвиняемую сопровождал на процессе ее сын, дотянуться до которого не так-то просто. Приходилось маневрировать. Измученную старуху не пытали, а только водили в пыточную камеру и требовали сознаться. Кеплер победил: инквизиционный суд предпочел оправдать его мать. Но дорого доставшаяся победа пришла поздно. Пожилая женщина, прошедшая первые круги инквизиционного ада, скончалась через полгода после освобождения 30.
Общее число жертв ведовских процессов невозможно определить сколько-нибудь точно. На основании подсчета казненных в ряде районов заключают, что в целом в Европе их число достигало нескольких сот тысяч. Часть новейших исследователей считают эту цифру значительным преувеличением. В некоторых областях их было больше, чем погибших от войн и эпидемий.
Может возникнуть вопрос: насколько правомерно относить судебные расправы над ведьмами к числу политических процессов? Действительно, политическая подоплека процесса, как мы увидим, вполне очевидна в одних случаях и трудноразличима в других. Однако такая неясность исчезает, если от отдельных процессов обратиться к массовым гонениям. Они отражали, как правило, не только общий «духовный климат» эпохи, но и вполне конкретную политическую ситуацию.
Суд над ведьмами весьма часто приобретал политическую окраску, а суды над политическими противниками включали и обвинение в связи с сатаной. Это отражено и в литературе. Шекспировский Ричард III укорял вдовствующую королеву в том, что она волшебством навела на него порчу.
Обвинение противников в занятии черной магией и ведовством было нередким приемом в политической борьбе и придворных интригах. В Англии главный министр Генриха VIII Уолси, когда он впал в немилость, был обвинен в том, что ранее «околдовал ум короля и заставил любить его до безумия, более чем король любил когда-нибудь какую-либо леди или джентльмена». А в конце XVI в. шотландского графа Босвела, который мог получить права на престол, если бы король Яков умер бездетным, уличили в том, что колдовскими чарами он вызвал бурю, желая потопить корабль, на котором монарх возвращался после вступления в брак с датской принцессой Анной 31.
В ходе политической борьбы ересь постоянно отождествлялась с ведовством. Английский католик Томас Стейплтон отмечал: «Ведовство растет из-за ереси, ересь из-за ведовства». М. Дельрио писал в 1596 г., что дьявол теперь действует через еретиков, как раньше действовал через язычников. Другой известный демонолог, французский судья Богюэ, в 1609 г. также уверял, что «колдовство возникает не иначе, как в сопровождении ереси».
В начале XVII в. католики постоянно именовали протестантов «покровителями ведьм». (Соотношение подсчитанных историками смертных приговоров на ведовских процессах, вынесенных католическими и протестантскими судьями в юго-западной Германии в разгар гонений, соотносится примерно как 3,6:1 33. Трудно все же увидеть здесь «покровительство»!) Во многих случаях обвинение в колдовстве было орудием для дискредитации политического противника 34. Во время религиозных войн во Франции, после разрыва в 1588 г. Генриха III с лидерами Католической лиги, появились памфлеты, обвинявшие короля в занятии ведовством. Так, один из этих памфлетов, изданный в 1589 г., был озаглавлен: «Колдовство Генриха Валуа и обязательства, которые он дал дьяволу в Венсенском лесу, и т. д.» Вскоре король был убит монахом-фанатиком Жаком Клеманом. В мае 1617 г. была предана суду по обвинению в колдовстве Леонора Галигаи, бывшая наперсница Марии Медичи и жена авантюриста Кончини, ставшего маршалом д’Анкр и убитого по приказу Людовика XIII. Фаворит короля Альберт де Люинь с целью завладеть имуществом Гали-гаи хотел обвинить ее в соучастии в убийстве Генриха IV, а когда это не удалось 35, воспользовался тем, что суеверная женщина иногда гадала на внутренностях животных, и приписал обвиняемой занятие колдовством. Не прибегая к пытке, судьи не смогли добиться нужных показаний обвиняемой. Напрасно требовали они от нее сознаться в посещении шабаша. За оскорбление королевской и божественной власти Леонору приговорили к смерти. 8 июля 1617 г. она была обезглавлена, ее труп сожжен на костре.
Во время английской революции середины ХУП в. и в последующие годы распространялись слухи, которые якобы восходили к одному из приближенных Оливера Кромвеля (иногда—полковнику Лэндси), бывшему свидетелем заключения лордом-протектором Англии договора с дьяволом. Сатана обещал Кромвелю победу в сражении с кавалерами — сторонниками короля. Князь преисподней, однако, заключил договор не на 21 год, как хотел того Кромвель, а только на семилетний срок, и ровно через семь лет, ранним утром 3 сентября 1658 г., во время страшной бури нечестивый лорд-протектор скончался 36.
Нередко процессы над ведьмами продолжались и после того, как верховная власть склонялась к мысли приостановить их. В Германии суды делали вид, будто они руководствуются общеимперскими законами, принятыми при Карле V в 1532 г., но на деле постоянно грубо нарушали их в той части, которая ограничивала произвол при преследовании ведовства. В Англии даже после того, как Яков I на основе личного наблюдения за действиями своих судей усомнился если не в мудрости своего трактата «Демонология», то в целесообразности проведения ведовских процессов, еще долго не смогли сдержать усердие местных властей.
Аналогичное положение сложилось как раз в это время — примерно во втором десятилетии XVII в.— в Испании, где королевская власть в лице Филиппа III и Супрема (высший орган Святого трибунала) пытались ограничить число как процессов над колдуньями, так и аутодафе, которые организовывались инквизиторами на местах. Даже прямые намеки из Мадрида на сей счет не всегда доходили до сознания рьяных преследователей ведовства. В результате Супрема издала в 1614 г. распоряжение, по которому в процессах над ведьмами от обвинения требовалось представить действительные доказательства, а приговор должен был утверждаться Мадридом. Это, однако, не прекратило процессов по обвинению в колдовстве, с которыми Испания покончила последней в Европе, уже в начале XIX в.
Еще один парадокс. Наиболее влиятельный трактат против гонений на ведьм в первой половине XVII в.—«Предостерегающее сочинение в связи с ведовскими процессами» — был написан немецким иезуитом, уже упоминавшимся выше Фридрихом Шпее. Неожиданными единомышленниками благородного гуманиста Иоганна Бейера, смело поднявшего голос против гонений» оказались судьи из безжалостной Супремы. В Англии противниками гонений были кентский сквайр Реджинальд Скот, политический памфлетист Филмер, защищавший абсолютизм ссылками на неограниченную власть библейских патриархов, архиепископ Лод, свирепствовавший против пуритан и казненный по приговору революционного парламента, и, наконец, сам его повелитель Карл I (между прочим, прекращенные по его приказу ведовские процессы были возобновлены победившими пуританами). А в числе веривших были не только Бэкон, но и Шекспир37, и вольнодумец Ралей, и много позднее знаменитый естествоиспытатель Бойль, имя которого ныне знакомо каждому школьнику из учебника физики.
В чем же причины отрицательного отношения к ведовским процессам со стороны порой таких представителей консервативных сил, как испанская инквизиция или Карл I и архиепископ Лод? В Испании позиция Супремы определялась сосредоточением усилий против других «врагов» — скрытых еретиков морисков и марранов, делавших излишним создание дополнительного «ведовского» жупела. Кроме того, отцы-инквизиторы в Мадриде и в Риме явно опасались, что обсуждение — пусть осуждаемых — многочисленных «чудес», совершаемых слугами сатаны, приведет к обесцениванию «чудес господних». А точка зрения Карла I и роялистов была реакцией на одержимость ведовскими представлениями их противников — пуритан. Этому не стоит удивляться, если вспомнить, что в пику истовой религиозности своих врагов английская аристократия в эпоху Реставрации Стюартов откровенно богохульствовала, даже высказывала склонность к философскому материализму. Именно потому, что суеверием были заражены и передовые силы эпохи, отдельные представители консервативных кругов ) могли себе позволить вольнодумство.