Гоголь высказывает аналогичную мысль в своей «Авторской исповеди»: «На меня находили припадки тоски... (по селу и родителям и пр., когда находился далеко от них). Чтобы развлекать себя самого, я придумывал себе все смешное, что только мог выдумать. Выдумывал целиком смешные лица и характеры, поставляя их мысленно в самые смешные положения». Вообще же, признается Гоголь в письме к В. Жуковскому от 29/XII 1847 г. «Я был характера скорей меланхолического и склонного к размышлению. Впоследствии присоединились к этому болезнь и хандра. И эти-то болезнь и хандра были причиной той веселости, которая явилась в моих первых произведениях.
Чтобы развлекать самого себя, я выдумывал без дальнейшей цели и плана героев, становил их в смешные положения — вот происхождение моих повестей!» Так, из наблюдений над другими, из смешного, невольно подмеченного в окружающей среде, возникают произведения, которые имеют целью устранение собственных, совсем иных состояний, изгнание меланхолии, угрожающей уничтожить личность. Так же и ученый успокаивается, сосредоточивая свое внимание на чем-то другом, перенося мысль из области жизненных невзгод к проблемам теоретического познания.
«Только алгебра,— писал Лафарг о Марксе,— могла утешить его в самые трудные моменты его бурной жизни. Когда болела его жена, боясь, что может ее потерять, он писал трактат о бесконечном исчислении, чтобы перенестись от мучительной действительности в спокойные сферы трансцендентальной абстракции». Романтик Новалис, объятый тяжелыми сомнениями во время опасной болезни Софии фон Кюн, писал в 1797 году: «Погружаюсь насколько возможно глубже в волны человеческого знания (в философию Фихте, которой поэт страстно увлекается), чтобы забыть, пока я в этом священном потоке, сонный мир судьбы».