Лаборатории Эдисона поразили меня. Они были большими, их было много, при них имелся цех, производящий детали для экспериментальных машин, кругом сновало много народу и над всем этим царил Эдисон. Он удостоил меня беседы, в ходе которой я почти не говорил, а слушал и млел – Великий Изобретатель рассказывал мне о своих планах, перескакивая с пятого на десятое. Эдисон всем рассказывал о своих грандиозных планах, но так, что понять ничего было невозможно – набор общих слов, среди которых чаще всего звучали слова «грандиозно» или «невероятно». О том, почему я ушел из Континентальной компании, Эдисон меня не спросил. Он, конечно же, знал причину. Позже, когда я был обманут вторично, уже и самим, я понял, что такие трюки в его компаниях в порядке вещей – пообещать сотруднику крупную премию и не выдать ее. Экономия получается значительная. Например, если бы мне не была обещана премия, то я потребовал бы от Ро, чтобы в Страсбурге он платил нам с Анталом по меньшей мере в полтора раза больше обычного, потому что мы работали по 14–16 часов в день. Но с учетом обещанной премии было неловко требовать увеличения окладов. Более того – я и телеграммы в Париж отправлял за свой счет, а их приходилось отправлять очень часто – по три-четыре раза в неделю. [...]
Эдисон был энергичным экспериментатором. Я уже писал об этом. Теорию он знал плохо и не умел мыслить так, как положено мыслить изобретателю. Он не пытался понимать, как будет работать то или иное изобретение, перед тем как запустить его в производство. Все недостатки выявлялись экспериментальным путем, в ходе эксплуатации, хотя больше половины поломок можно было бы избежать, если подумать, произвести дополнительные расчеты, провести испытания с повышенной нагрузкой. Работая у Эдисона, я постоянно вносил какие-то усовершенствования как в его экспериментальные образцы, так и в уже пущенные в производство. Эдисон всегда торопился сам и торопил своих сотрудников. Из-за этого нареканий на его изобретения было очень много. Можно сказать, что половина сотрудников его лабораторий была занята изобретениями, а другая половина – ремонтом.
Первым пароходом, который осветила компания Эдисона, был британский пассажирский пароход «Орегон». На нем одновременно (обратите внимание на это обстоятельство!) сгорели два генератора. Это случилось за несколько дней до отплытия «Орегона» в Саутгемптон. Помимо выхода из строя всего освещения, была и другая неприятность, более крупная – на пароходе возникла угроза пожара. Репутация Эдисона оказалась под угрозой. Вдобавок в случае срыва сроков отплытия ему пришлось бы оплачивать владельцу «Орегона», компании «Блю Рибэнд», понесенные ею убытки. Это могло уничтожить компанию Эдисона. Я не преувеличиваю. Дело в том, что энергичный Эдисон всегда был в долгах. Он не шел путем логики, а ставил множество дорогих экспериментов. Он занимал деньги для того, чтобы иметь возможность ставить эксперименты, ставил их, продавал изобретения, расплачивался с долгами и занимал деньги на новые эксперименты. Ущерб репутации плюс обязательство выплатить огромную сумму (срыв рейса трансатлантического парохода!) уничтожило бы компанию Эдисон.
Эдисон был экспериментатором, а экспериментаторы в случае поломок действуют одним-единственным путем – разбирают установку и проверяют каждый ее узел. Демонтаж двух генераторов затянулся бы надолго. Потом последовала бы проверка узлов и монтаж новых генераторов. Вполне возможно, что Эдисону пришлось бы компенсировать «Блю Рибэнд» стоимость двух трансатлантических рейсов.
То, что творилось в парижском отделении Континентальной компании Эдисона при известии о пожаре на вокзале в Страсбурге, не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось в компании Эдисона в Нью-Йорке. Эдисон уволил всех причастных к установке освещения на «Орегоне» и инженера Дэвиса, который не смог разобраться в причине поломки. Дэвису поручил разобраться с генераторами Эдисон. После того как Дэвис не справился, Эдисон не знал, кому поручить ремонт. Сам он в подобные дела не совался. Во-первых, потому что был белоручкой, а во-вторых, не любил рисковать своим авторитетом. Юпитер должен быть лучше всех, невозможно представить, что он не способен в чем-то разобраться.
Желающих ремонтировать генераторы на «Орегоне» не было. Дэвис имел хорошую репутацию. Он служил у Эдисона не первый год. То, что Дэвис не справился, и то, как легко расстался с ним Эдисон, пугало других сотрудников, большинство которых, подобно Эдисону, были экспериментаторами, а не логиками.
Я же, в отличие от них, был логиком и унаследовал от предков умение работать руками. Я вызвался устранить поломку. Эдисон недоверчиво поглядел на меня и разрешил. Не стану углубляться в подробности, скажу только что на выявление причины у меня ушло около часа, а на ее устранение (генераторов было два) – восемь с половиной. Закончив ремонт, я около двух часов тщательным образом проверял каждый генератор для того, чтобы убедиться в отсутствии других проблем. Разумеется, можно было бы позвать помощников, но мне хотелось сделать все самому. Это выглядело бы очень эффектно – новичок за ночь починил оба генератора в одиночку! До отплытия «Орегона» оставалось меньше суток, когда я, грязный как трубочист, явился к Эдисону и дрожащим от радости голосом доложил, что оба генератора в порядке, он не поверил мне до тех пор, пока не побывал на «Орегоне» и не убедился в том, что я говорю правду. «Как вам это удалось?» – спросил он. Я объяснил ход моих мыслей и действий.
За подобный «подвиг» мне полагалась премия, но вместо этого я был «награжден» еще одной беседой с Эдисоном. На этот раз он предоставил возможность выговориться мне, и сама беседа длилась около полутора часов – невероятное время для вечно торопящегося Эдисона. Я смог подробно рассказать Эдисону о своем двигателе, работающем на переменном токе, и описать его преимущества. Я знал, что Эдисон сторонник постоянного тока, и ожидал дискуссии. Более того – я жаждал ее, потому что ничто в жизни не доставляет мне такого удовольствия, как научный спор с умным собеседником. Не правы те, кто говорит, что истина рождается в спорах. В спорах она не рождается, а оттачивается. Исчезают сомнения, оттачивается ход рассуждений, исправляются ошибки. Если мне не с кем поспорить относительно какой-то идеи, я спорю сам с собой. [...]
К моему удивлению, Эдисон не стал со мной спорить. Он ограничился тем, что назвал мой двигатель «бесполезным» и «никому не ненужным». Я начал возражать, но мои возражения отметались со снисходительной усмешкой. Я горячился, а Эдисон был спокоен. Он вообще был чересчур спокойным для изобретателя. Оборвав меня на полуслове, он сказал, что я, вне всякого сомнения, талантлив и что моим талантам нужно найти должное применение.
Мой расчет оправдался. Отношение ко мне изменилось. Раньше меня не замечали, а теперь смотрели с уважением. Эдисон, проходя мимо меня, непременно останавливался и спрашивал, над чем я сейчас работаю. Я все время над чем-то работал, даже в свободное время. Успех окрылил меня и в ожидании следующего случая, когда я смог бы его закрепить, я улучшал все, что только можно было улучшить. Если бы я патентовал бы тогда каждое свое изобретение, то смог бы переехать из маленькой квартирки в Вавилоне (так я называл про себя Нижний Ист-Сайд из-за его пестрого населения) в хорошее жилье и разом решить все свои проблемы, начиная с покупки дома для матери и заканчивая кардинальным обновлением гардероба. Я никогда не был щеголем и не гнался за модой, но в Нью-Йорке человека оценивают по тому, на сколько долларов он выглядит. Если ходишь в поношенном костюме и стоптанных ботинках, то ты неудачник и отношение к тебе соответствующее. Покупка же дома для матери была у меня тогда чем-то вроде навязчивой идеи. Мне очень хотелось сделать ей такой подарок. Я был молод и не понимал, что мать вряд ли бы обрадовалась. На старости лет очень трудно привыкать к новому.
Эдисон работал быстро, но небрежно. У него не было принято улучшать то, что уже работало. Закончив одно, сотрудники сразу же брались за другое. Вдобавок, далеко не у всех была хорошая теоретическая подготовка. Не хочу хвастаться, но улучшить конструкцию порой бывает сложнее, чем придумать ее. Другие сотрудники начали косо смотреть на меня, потому что я своими улучшениями демонстрировал превосходство над ними, но Эдисон всякий раз говорил что-то одобрительное и довольно скоро сам начал давать мне задания что-то доработать. Эдисон хорошо умел разбираться в людях. Хорошо и всесторонне. Он быстро подмечал индивидуальные особенности человека, быстро оценивал, на что тот способен и что ему лучше дается. Каждому из своих сотрудников Эдисон давал то дело, в котором сотрудник может проявить себя наилучшим образом. И еще Эдисон умел подобрать ключ к сердцу человека. Он освободил меня от моих рутинных обязанностей, заключавшихся в замене перегоревших ламп и мелком ремонте светильников, и поручил мне только доработку экспериментальных лабораторных образцов. Он понял, что похвала мне (его похвала!) дороже денег, и любое мое усовершенствование встречал чуть ли не аплодисментами. «Господа! Вот человек, который приехал в Америку, чтобы прославить ее!» стало у него расхожей фразой. Мне, бедному эмигранту-новичку было крайне лестно слышать такие слова от самого Эдисона!
«Солнце ослепляет, гром оглушает, а лесть делает и то и другое», – говорил мой отец. Ослепленный и оглушенный похвалами Эдисона, я не видел того, что творилось вокруг. Время от времени кто-то из сотрудников покидал компанию со скандалом. Я пропускал мимо ушей обвинения в адрес Эдисона, будучи уверенным, что все это клевета. Самыми гнусными казались мне обвинения в кражах чужих патентов. Говорили, что с помощью одного из клерков патентного бюро по фамилии Финк Эдисон крадет чужие секреты и проворачивает махинации с патентами, получая их задним числом. Это было правдой, но тогда я не верил ничему плохому, что слышал об Эдисоне.
Убедившись в моих способностях, Эдисон предложил мне конструктивно доработать машины постоянного тока, разработанные его компанией. Это была очень серьезная и ответственная работа. Речь шла не о внесении отдельных изменений в конструкцию, а о кардинальной переработке имеющихся машин. Все равно что взять велосипед и создать на его основе автомобиль. Я нисколько не преувеличиваю. О важности и масштабах задачи свидетельствовал и размер обещанного мне вознаграждения. «В случае успеха вы получите 50 000 долларов», – сказал Эдисон. 50 000 долларов! Я не поверил своим ушам! Видя мое замешательство, Эдисон повторил: «Вы получите 50 000 долларов, если меня устроит результат вашей работы!» [...]
У Эдисона можно было заниматься лишь тем, что нужно Эдисону, то есть – постоянным током. Поэтому для работы с переменным током мне была нужна собственная лаборатория, пусть и небольшая, но своя. Должен сказать, что Эдисон сильно проигрывал, подчиняя работу своих сотрудников собственным взглядам. Если бы он предоставлял бы им свободу творчества, то они бы придумывали больше полезного. Свобода – необходимое условие изобретательского процесса. Изобретательство – это разновидность творчества, а творчество нельзя загонять в прокрустовы рамки догм. [...]
После того как я выполнил задание моего «благодетеля», Эдисон сказал, что пошутил насчет 50 000 долларов. Я возмутился, он рассмеялся в ответ и предложил увеличить мой оклад на 10 долларов в неделю. Я ответил на это, что предпочел бы получить свои деньги сразу, а не в течение 53 лет. Расчет в уме я произвел мгновенно и точно, несмотря на свое донельзя возбужденное состояние. Эдисон отрицательно покачал головой и сказал, что в Америке не принято торговаться с работодателем. Мы расстались».
Н. Тесла. Дневники. Я могу объяснить многое. - М.: Яуза-пресс, 2017. — С. 107-119.
[...] К 1890 году в Соединенных Штатах работало более сотни эдисоновских электростанций постоянного тока. Точную цифру я назвать не могу. Каждая электростанция приносила Эдисону хорошую прибыль, даже если принадлежала не ему. От получал патентные отчисления. При всей своей нелюбви к Эдисону я должен по достоинству оценить его энергичность и умение вести дела. Более сотни электростанций в 1890 году, а ведь первую Эдисон запустил в 1882 году! Насколько мне известно, к 1900 году Эдисон собирался покрыть сетью своих электростанций всю страну от Аляски до Флориды. И можете мне поверить – он бы сделал это, если бы не я и не Вестингауз.
Я был уверен, что Эдисон не понимает преимуществ переменного тока перед постоянным из-за своей ограниченности, из-за недостатка знаний. Вестингауз же считал иначе. «Все он понимает, – говорил Вестингауз, – только доходы терять не хочет. Постоянный ток приносит больше денег, чем переменный». Для непосвященного читателя я поясняю, что переменный ток имеет два главных преимущества перед постоянным: возможность передавать электрическую энергию на большие расстояния с минимальными потерями, а также простоту и надежность машин – генераторов и двигателей. Для постоянного тока нужно было строить гораздо больше электростанций, чем для переменного, потому что на большие расстояния постоянный ток передавать невозможно. С каждой электростанции Эдисон получал отчисления. Оборудование часто нуждалось в ремонте, которым занималась компания Эдисона – вот вам второй источник доходов. Но дороже всего для Эдисона была его репутация причем не в ученом мире, а в деловых кругах. Любой человек с дутой репутацией, очень сильно ею дорожит. Эдисон не был исключением. Он ставил на постоянный ток, он занимался разработкой машин постоянного тока, он убеждал людей вкладывать деньги в постоянный ток. Крах постоянного тока грозил уничтожить репутацию Эдисона. Так оно и случилось. В ХХ веке дела Эдисона шли много хуже, чем в ХIХ.
Поняв, что он проигрывает войну, Эдисон начал всячески хаять переменный ток, ссылаясь на его опасность для жизни. Мы с Вестингаузом признавали, что переменный ток опаснее, что он скорее может вызвать остановку сердца, нежели постоянный. Но ведь для общества важна не опасность тока как таковая, а надежность защитных мер. Мы объясняли людям, что у переменного тока есть одно величайшее преимущество перед постоянным – небольшая потеря мощности при передачах на большие расстояния. Это преимущество перевешивало все недостатки. Мы объясняли, что Эдисон передергивает, представляя постоянный ток, как «безопасный». Постоянный ток тоже опасен для жизни, а при некоторых характеристиках он опаснее переменного. Мы с Вестингаузом чувствовали себя уверенно, потому что у нас на руках были все козыри, кроме одного – безопасности.
Эдисон же использовал свой единственный козырь весьма эффективно. Не могу сосчитать, сколько всякой живности он загубил на своих публичных демонстрациях. Эдисон активно способствовал принятию «Закона о казни на электрическом стуле», противником которого был Вестингауз. Вестингауз хорошо понимал, сколь плохую службу популяризации переменного тока может сослужить его использование для смертной казни. Невозможно же объяснить всем, что при казни применяется ток с особыми характеристиками, далекими от тех, что используются в жизни. Люди слышали, что переменный ток может убить, и это настраивает их против переменного тока. Вникать в детали они не желают да и не могут.
Вестингауз отказался продавать генераторы переменного тока тюрьмам. Инженеру Гарольду Брауну, участвовавшему в создании электрического стула и занимавшемуся организацией первой казни на нем в Орегонской тюрьме, пришлось купить два генератора через подставных лиц, которых обеспечил ему Эдисон. Браун начинал свою карьеру в компании Вестингауза, но очень скоро был уличен в шпионаже и выгнан. Некоторое время Браун работал самостоятельно, но затем Эдисон взял его к себе и дал ему лабораторию. Кто же будет брать на работу разоблаченного шпиона, кроме его хозяина? У Эдисона Браун ставил эксперименты по применению переменного тока в качестве способа смертной казни. Эдисон приложил руку к этому делу. Это было нужно ему для того, чтобы после первой же казни на электрическом стуле кричать повсюду, что переменный ток убивает. Также он кричал, что при казни был использован генератор Вестингауза и что электрический стул был создан «не без участия Николы Теслы». Участие мое было косвенным, точнее – надуманным. Гарольд Браун в своей работе по созданию электрического стула использовал три моих патента. Это все равно что обвинять человека, который сплел первую веревку, в причастности к казням через повешение. Больше всех к этому мрачному делу был причастен Эдисон. Он платил Брауну, предоставлял ему лаборатории для экспериментов, платил журналистам и т. п. Но Эдисон из тех, кто упав в белом костюме в бочку с дегтем, вылезет из нее чистым. Прохиндей из прохиндеев и не только прохиндей.
«Люди верят тому, кто громче кричит», – говорил мой отец. Вестингауз заявлял, что он против применения переменного тока для смертной казни и отказывался продавать генераторы в тюрьмы. Вестингауз объяснял, что при конструкции машин и линий переменного тока соблюдаются меры безопасности, но Эдисон поднял грандиозный шум, и люди больше верили ему, а не Вестингаузу.
Н. Тесла. Дневники. Я могу объяснить многое. - М.: Яуза-пресс, 2017. — С. 174-179.