И правительству долго ждать не пришлось.
Индийской общественности стало известно о содержании телеграммы лорда Биркенхэда и Монтегю правительству Индии, в которой, в частности, говорилось: «Если бы существование нашего королевства было поставлено на карту, если бы британскому правительству было запрещено выполнять свои обязательства по отношению к Индии, то Индии пришлось бы безуспешно тягаться с самым решительным в мире народом, который на это ответил бы со всей надлежащей суровостью».
Это был сильный удар кнутом по и без того израненному сердцу Махатмы. Он пишет в ответ статью. В ней говорится: «Никаких уступок королевству, пока британский лев потрясает перед нашим лицом окровавленной лапой… Пора британскому народу дать себе отчет, что борьба, начатая в 1920 году, — борьба до конца, хотя бы она длилась месяц, год, месяцы или годы». В голосе Ганди звучит металл. Он говорит, что немыслимо подчиниться дерзким вызовам Англии; народ намерен свергнуть ее правительство в Индии, индийцы не просят и не ждут пощады от своих угнетателей. Придет время, и кампания гражданского неповиновения завершится безусловной победой.
Одна за другой появляются три «мятежные» статьи Махатмы. В одной из них он твердо во весь голос требует преобразования Британской империи в федерацию свободных и равноправных государств, каждому из которых было бы предоставлено право выйти по своей воле из «почетного и дружественного союза». В противном случае, смело бросает вызов Ганди, вся энергия «самой решительной нации земного шара» будет истрачена в бесполезной попытке подавить пробудившийся в Индии дух свободы, который уже никому и никогда не удастся сломить. Гневные слова Ганди долетели до Лондона. Парламент возмущен и требует быстрого и сурового суда над «смутьяном и подстрекателем».
Вечером 10 марта 1922 г. к ашраму Сабармати подъехала полицейская машина, и Ганди был арестован. А уже 18 марта начался «великий процесс» — так называют индийцы суд над своим вождем. Отчет об этом процессе был напечатан друзьями Ганди и разошелся далеко за пределы Индии.
Здание, в котором проходил суд над Ганди, охранялось крупным подразделением солдат, близлежащие улицы патрулировались нарядами пешей и конной полиции: было все предусмотрено на случай возможных эксцессов и волнений.
Правительство решает провести показательный процесс не только над Ганди, но и над всем Конгрессом. Тщательно разработан судебный сценарий, на этот раз все процессуальные нормы строго соблюдаются. В зале заседаний суда царит торжественно-приподнятая обстановка: спокойные бесстрастные лица судейских в черных мантиях, сдержанный шепот людей, какой бывает на панихидах; над всем в зале господствует начищенный по этому случаю королевский герб Британской империи.
Судья С. Н. Брумсфилд предельно корректен. Звучит его театрально поставленный голос. Ганди предъявляется обвинение в том, что он словом и делом вызывал среди населения страны нелояльность, ненависть и презрение к законному правительству его величества. Судья спрашивает, желает ли подсудимый иметь защиту. Обвиняемый, верный провозглашенному им бойкоту правительственных чиновников, от защиты отказывается. К тому же он вообще не намерен защищаться и опровергать предъявленное ему обвинение. Он признает себя виновным и берет на себя ответственность как руководитель антиправительственной кампании за все трагические события, связанные с насилием, хотя он искренне стремился избежать их.
В своем письменном заявлении суду Махатма подчеркивает, что его долг перед индийским и английским обществом (поскольку этот процесс затеян для того, чтобы заручиться их поддержкой) — объяснить, почему он из верноподданного и сторонника сотрудничества с правительством превратился в человека совершенно нелояльного властям. В заявлении суду Ганди приводит яркие факты из своей жизни и общественной деятельности в Южной Африке и затем в Индии, которые способствовали тому, что он разуверился в возможности путем лояльного сотрудничества с правительством и осуществления реформ добиться независимости для своей родины даже в рамках единой империи.
Ганди в ответ на речь генерального прокурора берет слово. Он согласен с обвинением в том, что должен был предусмотреть последствия своих действий. Он знал, что играл с огнем, и тем не менее, если бы он был свободен, он бы снова сделал то же самое. Хотя для Ганди ненасилие является законом его веры, он говорит, что ему надо было сделать выбор: либо подчиниться ненавистному политическому строю, либо подвергнуться риску проявления насилия со стороны возмущенного народа. Он предпочел второе и поэтому готов нести за это любое, самое строгое наказание.
Ганди зачитывает свое заявление, которое звучит, как воззвание к народу. Он говорит, что полностью утратил веру в правительство, когда оно ввело драконовский закон Роулетта, направленный на то, чтобы лишить народ всякой свободы. «Я почувствовал себя призванным возглавить активную агитацию против этого закона, — продолжает звучать его твердый и спокойный голос. — Затем последовали ужасы в Пенджабе, начавшиеся бойней на площади Джаллианвала Багх и достигшие апогея в приказах о ползании, публичных порках и других неописуемых унижениях. Я понял также, что обязательство относительно целостности Турции и святых мест ислама, взятое премьер-министром перед мусульманами Индии, не было выполнено. Но несмотря на предчувствия и серьезные предостережения друзей, на сессии Конгресса в Амритсаре в 1919 году я боролся за сотрудничество и претворение в жизнь Реформ Монтегю-Челмсфорда, надеясь, что премьер-министр выполнит обещание, данное мусульманам Индии, о том, что пенджабская рана будет залечена и что реформы, сколь бы недостаточными и неудовлетворительными они ни были, обозначат новую эру надежды в Индии. Но все эти надежды рухнули. Обещания не собирались выполнять. Преступления в Пенджабе пытались оправдать, а большинство виновных не только остались безнаказанными, но и продолжали служить, некоторые продолжали получать пособия из индийского бюджета, а часть их даже была награждена. Я понял также, что реформы не только не означали перемену, но были лишь методом дальнейшего выкачивания из Индии ее богатств и сохранения ее угнетения… Разоруженная Индия не имеет сил сопротивляться агрессору, даже если бы она захотела вступить с ним в военный конфликт…
…Правительство, поставленное законом в Британской Индии, предназначено для эксплуатации народа. Никакая софистйка, никакие фокусы с цифрами не могут скрыть того, что во многих деревнях можно видеть обтянутые кожей скелеты…
…Эффективная система террора и организованной демонстрации силы на одной стороне и лишение всякой способности отмщения или самообороны — на другой обессилили народ и вызвали в нем привычку к притворству. Эта ужасная привычка прибавилась к невежеству и самообману администраторов. Статья 124-А, на основании которой меня обвиняют, является, вероятно, наиболее яркой статьей индийского уголовного кодекса, предназначенной для подавления свободы граждан. Лояльность нельзя создавать и регулировать законом… Я познакомился с некоторыми делами, прошедшими по этой статье, и знаю, что самые достойные сыны нашей родины были осуждены по этой статье. Поэтому обвинения по этой статье я считаю для себя честью…»
Среди судей смятение: весь заготовленный сценарий процесса рушится и суд превращается в трибуну антиправительственной агитации.
Ганди далее заявляет: «…Я считаю добродетелью быть нелояльным по отношению к правительству, которое в целом причинило Индии больше вреда, чем все предшествующие ему». Обращаясь к судьям и глядя на них своими чистыми и бесстрашными глазами, он говорит: «Ненасилие подразумевает добровольное подчинение наказанию за несотрудничество со злом. Поэтому я нахожусь здесь, чтобы навлечь на себя самое тяжкое наказание и с радостью подчиниться ему. Это наказание может быть наложено на меня за то, что, согласно закону, является умышленным преступлением и что представляется мне высшим долгом гражданина. Единственный путь, открытый для вас, судей и заседателей, заключается в следующем: или уйти в отставку и тем самым отмежеваться от зла, если вы понимаете, что закон, осуществлять который вы призваны, является злом и что в действительности я невиновен; или наложить на меня самое суровое наказание, если вы верите, что правительство и закон, которым вы служите, благотворны для народа этой страны и что, следовательно, моя деятельность вредит общему благу».
Судья Брумсфилд смущенно замечает Ганди, что он сам сделал для себя свое освобождение невозможным и что двенадцать лет назад за аналогичную антиправительственную деятельность Тилак был осужден на шесть лет тюрьмы строгого режима. Суд выносит Ганди точно такой же приговор. Обвиняемый гордится сравнением его с легендарным героем Индии, горячая любовь к которому в народе бессмертна и перед жизненным подвигом которого Махатма искренне преклоняется.
Кастурбай, жена Ганди, в течение всего процесса присутствовала в зале суда. На ее щеках не было облегчающих горе женских слез. Стоическая вера мужа в идею с годами закалила и ее натуру. В тяжких испытаниях, в которые Ганди часто сам ввергал и ее, и себя, она всегда была ему опорой. Ни¬когда не увядавшая любовь к жене помогала ему вынести все тяжести жизни, физические и моральные страдания. Никого и ничего не боялся в жизни Ганди — боялся он только своей Кастурбай, боялся обидеть ее, оказаться несправедливым к ней, чем-нибудь досадить ей. Но и к ней, как и ко всем своим родственникам, он был строг и взыскателен гораздо больше, чем к посторонним людям.
Сначала Ганди поместили в местную тюрьму, но уже вскоре перевели в более надежное место изоляции и заключили в одиночную камеру «прославленной» тюрьмы близ г. Пуны.
Кастурбай осталась в осиротевшем ашраме Сабармати, часами просиживая за ручным ткацким станком. Вместе с другими обитателями ашрама она призывала индийцев сосредоточиться в эти мрачные для народа дни на созидательной. программе учения Махатмы