В 2019 году на Amazon Prime вышел мини-сериал, снятый по книге Терри Пратчетта и Нила Геймана «Благие знамения». Конечно, что-то из книги не вошло в телевизионную версию. Однако согласитесь, грех было бы не использовать при переводе экранизации на русский язык уже имеющийся перевод книги и не подглядывать в него в поисках самых подходящих решений (перевод Маргариты Юркан, Эксмо, 2019).
Посмотрим, чем нас порадовали переводчики на этот раз.
Самый простой пример можно уловить чисто интуитивно. Когда юный антихрист (Адам) слышит слово «ведьма», он глуповато переспрашивает: «Ведь мы – что?» Несложно догадаться, что именно было написано в оригинале. Заглядываем в книгу. Так и есть. К обоим словам, ”witch” и «ведьма», можно с легкостью подобрать созвучные конструкции. И пускай они не означают одни и те же вещи, с главной задачей переводчик все же справился – игру слов он передал верно.
| ”What's the book called?” said Adam. ”The Nice and Accurate Prophecies of Agnes Nutter, Witch,” said Anathema. ”Which what?” ”No. Witch. Like in Macbeth,” said Anathema. | — А как называлась твоя книжка? — спросил Адам. — «Превосходныя и Недвусмысленныя Пророчества Агнессы Псих, Ведьмы». — Ведь мы — что? — Ничего. Ведьма, как в «Макбете», - пояснила Анафема. |
В сериале данный пассаж не обыгрывается. А вот перевод названия книги, равно как и имени ведьмы-прорицательницы, в русскоязычной версии уже используется. Здесь уж ничего выдумывать не пришлось.
Странно, но на просторах интернета можно найти и более ранний перевод, 1999 года, в исполнении переводчика Виктора Вербицкого. Он предлагал назвать как книгу, так и саму ведьму следующим образом: «Прелестные и аккуратные пророчества Агнес Безумцер, ведьмы». Здесь уже дело вкусовщины, но, пожалуй, Маргарита Юркан лучше передала «налет» старины – это все таки древние пророчества. Да и фамилия ведьмы звучит очень даже ничего. Но повторюсь, это лишь дело вкуса.
Гораздо интереснее в этом плане выглядит перевод простого ”no” как «ничего». Анафема просто поправляет Адама, а не язвит ему. Вербицкий так и пишет:
— «Ведь мы» что?
— Нет. Ведьма. Как в «Макбете», — объяснила Анафема.
Простота данной игры слов подтверждается еще и тем, что оба переводчика перевели этот фрагмент одинаково. Никаких трудностей у них не возникло. Но перейдем к примерам поинтереснее.
Так уж получается, что некоторые тексты при переводе и правда обрастают ненужным целлюлитом. Иногда это просто лишние слова, в других случаях – целые добавления, дописанные за автора.
Так, например, могут поступать редакторы научно-популярных книг, вставляя короткие сноски и пояснения прямо в авторский текст. Иногда, если это делает сам переводчик, проследить его логику становится невозможно. Вполне может быть, он на что-то отвлекся или же переводил такой отрывок под конец рабочего дня, совсем уставший, а потом просто не перепроверил, не исправил свою ошибку. Всякое бывает...
Но в художественной литературе переводчики либо грешат лишними, ни на что не влияющими словечками, либо же приправляют авторский текст новыми шутками. Из самых лучших побуждений, так сказать. Посмотрим на следующий пример.
| ”So I'll be popping along,” Crowley babbled.” See you guys ar-see you. Er. Great. Fine. Ciao.” As the Bentley skidded off into the darkness Ligur said, ”Wossat mean?” ”It's Italian,” said Hastur. ”I think it means 'food'.” | — Значит, буду ждать инструкций, — промямлил Кроули. — Увидимся, парни... До скорой встречи. Э-э. Все путем. Чао. Глядя, как «Бентли» исчезает в ночной тьме, Лигур спросил: — Какой такой путь? И при чем здесь чай? |
Первая фраза – «буду ждать инструкций» – просто подходит в данном случае по смыслу, как бы продолжает ход дискуссии. А вот «все путем» и «чай» – уже выдумка переводчика. И на самом деле, честь ей и хвала. Все выглядит более чем забавно. Да и ее коллеги по кинопереводам с удовольствием позаимствовали данный вариант.
«Что он сказал?» – спрашивает Лигур в сериале. На что Хастур отвечает: «”Чао” – это по-итальянски. Значит ”чай” (в оригинале все та же «еда» — food)».
Тот же Вербицкий передает данный отрывок без каких-либо существенных вмешательств в первоначальный текст:
— Ну, я пошел, — закончил Кроули. — Заходите, если что... а-а, да, куда заходите-то...? Э... Здорово. Отлично. Чао.
Глядя на «Бентли», уезжающий все дальше и дальше во тьму, Лигур спросил у Хастура
— Чего это он сказал в конце
— Итальянское слово, - откликнулся Хастур. — Значит, кажется, «есть хочу».
Ну или почти без вмешательств. Да и ”food” – это существительное. Но да ладно. Хороша не та работа, которая просто была сделана и принята к публикации, а та, на которую хочется сослаться. Вот в сериале и сослались на лучший вариант. Потеряли ли что-либо от этого авторы и их зрители и читатели? Вряд ли. Только приобрели.
В плане игры слов в тексте встречаются и звукоподражания. И в отличие от первого, последнее находит в нашем воображении воистину безграничное число вариантов, каждый из которых может быть по-своему хорош.
| ”Car all right?” he said. ”Apparently. A little voice inside it keeps repeating 'Prease to frasten sleat-bert.'” | — С машиной все в порядке? — Очевидно, да. Тихий голосок внутри продолжает бормотать: «Позалюста, плистегните лемни безопасити». |
Вербицкий, например, передает это следующим образом: «Пожаруйста, зажтегните ремлень». Правда, в машине мы вроде как не застегиваемся, а пристегиваемся. Но в книге машина перевернулась, а «система оповещения» сломалась. Так что простительно.
Кстати, иногда авторы могут подкинуть нам задачки и посложнее. И как раз для тренировки «языкового чутья» (языковой интуиции) рекомендую к прочтению книгу 'Push' за авторством писательницы Sapphire. В 2009 году по ней даже был снят фильм Precious. И не то, чтобы эта книга была столь уж интересной. Вовсе нет. На один раз, как говорится. Но там 16-летняя девушка только-только учится писать, поэтому ее записи в дневнике в плане звукоподражания воистину бесценны. Например:
..aso i want to b god muvther
(also I want to be good mother)
В нашем языке, конечно же, такое не встретить. Но различные «дватцать», «делаеца», «сдеся», «возми» и пр. все же написать можно.
Но мы отвлеклись.
Перейдем к словам иностранного происхождения. Встретить в тексте одно и даже несколько из них, все в разных местах – это нормально. Но когда переводчик сыпет ими в двух предложениях подряд, это уж перебор. Доходит до того, что и русские писатели, начитавшись подобного литературного хоррора, пишут нечто вроде: «Бодигард на входе долго не пускал их. Его пришлось нейтрализовать». (Е. Бута. Близнецы Крэй: Психопатия как искусство. – М. Родина, 2019. – С. 92.)
Одно слово — «нейтрализовать» — и правда уже прижилось в русском языке. Но охранника в инородном языковом «одеянии» и правда лучше убрать.
Точно такую же картину мы видим и в «Благих знамениях». Там также встречаются два слова иностранного происхождения, правда уже в пределах одного предложения. Одно из них – вполне ходовое, другое же – непонятно широкой аудитории, не используется в нашей повседневной речи столь уж часто.
| ”CO2 level up 0.5 percent,” it rasped, giving him a meaningful look. ”You do know you could find yourself charged with being a dominant species while under the influence of impulse-driven consumerism, don't you?” | Уровень CO2, поднялся на 0,5%, прoскрипел он, выразительно глянув на Ньюта. — Вы хоть знаете, что это подсудное дело? «Доминирование на планете в состоянии безудержного консьюмеризма». |
Если в нашем языке абсолютное большинство граждан и правда начнет использовать вместо слова «потребление» слово «консьюмеризм», мы смело сможем запихивать его в любой перевод. Пока же это время не наступило, лучше обойтись понятным каждому языком.
Но главная претензия в данном случае не к словам, а к самой формулировке: «Доминирование на планете в состоянии безудержного консьюмеризма». То, что Юркан разбила длинное предложение на две части – нормальный переводческий прием. А вот пороть чушь никто пока еще никому не разрешал.
”Dominant species” – это доминантный вид, т.е. порода такая, в данном случае чисто человеческая. Царь зверей, погрязший в безудержном потребительстве. Именно не в потреблении, а в потребительстве как явлении. У Юркан же мы видим какое-то абстрактное «доминирование на планете».
Но посмотрим, как с той же задачей справился Вербицкий:
— Уровень Це-О-Два на 0.5 процента выше нормы, — резко бросил он, глядя значительно на Ньюта. — Вы ведь знаете, что вас можно обвинить в том, что вы являетесь господствующими особями, находясь под влиянием импульсно-направляемого потребления?
Он решил не дробить длинное предложение и перевести все как есть. Кроме, конечно же, «перевода» CO2. Не знаю, что его подвигло на подобную конструкцию, какая мысль доминировала в это время в его голове. Читать и писать вроде умеет. Значит школу проходил. Курс химии у нас, вроде как, обязателен для всех. Не знаю. Затрудняюсь ответить…
А как можно было бы обыграть все и первому, и второму переводчику? В первом случае это могло бы быть, например: «Вы ведь знаете, что вас могут обвинить в том, что, являясь доминирующим видом, вы погрязли в безудержном потребительстве?» Или же, разбив предложение на два: «Вы хоть знаете, что это подсудное дело? Вы ведь (по уши) погрязли в безудержном потребительстве».
В любом случае, даже убрав нелепый «консьюмеризм», переводчик имел все шансы остаться понятым читателями – на основе все того же языкового чутья, языковой догадки, столь развитого у нас, носителей русского языка. И поверьте, это чутье спасало от полного непонимания и не такие переводы. Но да не одной догадкой богаты переводчики. Вот такие знамения на сегодня.
Трудности научного перевода. Так ли они очевидны? И может ли каждый переводчик самостоятельно с ними справиться?
Анастасия Агафонова считает, что опыт одного человека ограничен, а вот на чужих ошибках можно научиться гораздо большему. Она анализирует переводческую практику и делится полезными рекомендациями с другими.
Читайте ее книгу «Трудности научного перевода», которая построена на сравнительном анализе оригинальных текстов научно-популярных книг и их переводов на русский язык.
Подписывайтесь на одноименный YouTube-канал, где она предупреждает начинающих переводчиков о дилеммах, с которыми им предстоит столкнуться.